Что такое буддизм? Как жить по принципам Будды

Многое изменилось с тех пор, как я в последний раз был в Маклеод Гандж. Идиллическая индийская горная деревушка превратилась в перенаселенный, грязный городок («Полный навоза Гандж», [Muck Load Ganj [9] ], по выражению одного индийского остряка). Широкая главная улица была сужена вдвое с обеих сторон магазинами, торгующими тибетскими безделушками, поэтому джипы, грузовики, такси марки Марути Судзуки, мотоциклы и пешеходы еле втискивались в две узкие полосы движения. Мы поселились в многоэтажном железобетонном отеле под названием «Курорты Сурьи», ненадежно взгромоздившемся на склоне горы, на краю деревни, которым управляли предприимчивые индийцы. С тех пор, как я последний раз был в Индии, здесь широко распространились полиэтиленовые пакеты и пластиковые бутылки, и теперь весь этот мусор лежал толстым слоем внизу склона.

Далай-ламе было пятьдесят восемь. С тех пор, как его наградили Нобелевской премией мира в 1989 году, он быстро превращался во всемирно известную духовную суперзвезду. Это означало, что он проводил всё меньше и меньше времени в Дхарамсале, путешествуя по всему миру, преподавая буддизм и непрерывно проводя кампанию в защиту прав и свобод своего народа в Тибете. Китайские власти оставались непреклонными. Широкая поддержка Далай-ламы в западных средствах массовой информации и отдельные сочувственные высказывания мировых лидеров не оказывали никакого ощутимого влияния на ситуацию в Тибете.

Вернувшись в Маклеод Гандж, я понял, что буддизм тоже, так или иначе, потерял свою наивную простоту. За прошедшие двадцать лет со времени моего первого приезда сюда буддийские центры, общины и издательства возникли и распространились по всей Европе, Америке и Австралии. Это случилось в значительной степени благодаря усилиям западных жителей, которые возвратились домой после своих духовных поисков в Азии и начали приглашать своих буддийских учителей к себе на родину, где они могли основывать свои центры. Популярность буддизма неуклонно росла. Он больше не воспринимался как странное духовное времяпрепровождение престарелых хиппи, но с помощью энтузиастов встраивался в западную массовую культуру. Неизбежно буддизм также становился и более институциализированным. В очень короткое время буддийские круги расширили сферы влияния и обрели богатых благотворителей. Горючая смесь из «пробужденных мастеров», преданных учеников и грандиозных духовных чаяний легко может привести к сектантству и злоупотреблению властью. Это были ключевые вопросы, с которыми мы прибыли в Дхарамсалу, чтобы обсудить их лично с Далай-ламой.

После двух дней подготовки нас проводили в холодное помещение с высоким потолком во дворце, где должна была пройти первая из восьми двухчасовых встреч с Далай-ламой. Мы подготовили много тем для обсуждения: адаптация буддизма на Западе, традиция против культуры, сектантство, психотерапия, монашество и миряне и старая, но по-прежнему острая проблема сексуальных отношений между учителями и учениками.

Обсуждения на первой встрече проходили в атмосфере общей неловкости, никто понятия не имел, к чему все это и чего можно ожидать. Слушая наши краткие выступления, Далай-лама источал почти неисчерпаемую энергию, с легкостью переходя от напряженных внутренних размышлений к безудержному смеху. Его лицо сияло такой теплотой и открытостью, что было трудно отвести от него глаза. Когда его что-то волновало, его голос становился высоким, почти срывающимся на крик, и стаккато отрывистых английских слогов переходило в поток тибетских слов; его руки разрубали воздух, когда он приводил доводы. Затем он прерывался – затихал, – усмехался и озарял улыбкой своего собеседника: «Да? Хорошо. И далее?»

Когда подошла моя очередь, я изложил Далай-ламе краткую историю буддизма, чтобы показать, как в течение долгого времени он отвечал на потребности различных азиатских культур, но при этом сам преображался благодаря взаимодействию с ними. Это казалось мне настолько очевидным, что я боялся, что моя презентация могла быть слишком упрощенной. Все же, к моему удивлению, Далай-лама слушал с немного озадаченным видом на лице, как если бы моя идея была нова и довольно сомнительна. Он попросил несколько конкретных примеров. Я предложил ему обратить внимание на то, что на японских изображениях Будда выглядит японцем, в то время как в Тибете он похож на тибетца. Он развернулся и указал на тибетскую тханку позади него: «Но посмотрите на этого Будду: он индиец». Я не нашелся, что ответить. Будда, на которого он указал, походил на индийца, как выразилась позже Мартина, не больше, чем ее тётё – ее восьмидесятичетырехлетняя бабуля, жившая в Бордо.

...

Снова я пришел к выводу, что независимо от того, насколько интеллектуально развиты люди, с которыми я говорю, их взгляд на мир может быть основан на совершенно других предпосылках