Что такое буддизм? Как жить по принципам Будды

Краткая гражданская церемония нашего с Мартиной бракосочетания прошла после возвращения в Гонконг. Свидетелями были наши друзья, Питер и Николь, тоже бывшие монах и монахиня, которые женились и теперь работали в Коулуне. Два дня спустя мы улетели в Англию.

Когда мы отправились поездом в Девон, мы понятия не имели, подойдет ли нам жизнь в экспериментальном, основанном на всеобщем согласии и равноправии сообществе молодых европейцев и американцев. Мы привыкли к иерархичной и упорядоченной простоте монашеской жизни. В сравнении с ней то место, в котором мы собирались жить, казалось довольно анархическим. Мы оказались частью небольшой миграции западных буддистов в Девон, многих из которых привлекали окрестности Тотнеса наличием здесь Гайя-хауса, ретрит-центра Випассаны в деревне Денбери. Гайя-хаус был основан в 1983 году Кристофером Титмассом и Кристиной Фельдман, с ними обоими я познакомился задолго до этого, еще в Дхарамсале, когда я занимался с г-ном Гоенкой. Кристофер был монахом в Таиланде в 1960-е, но снял с себя сан в 1975 году. Кристина была одним из первых учеников геше Рабтена в Индии, но впоследствии посвятила себя практике випассаны.

Мы поселились в одноместном номере на верхнем этаже Шарпхэм-хауса, где мы провели первые шесть лет нашей совместной жизни. Кроме нескольких книг, у нас не было, практически, никакого имущества. Со времени моего первого приезда в прошлом году, Северное сообщество Шарпхэма выросло с пяти до восьми участников. С появлением Мартины и меня нас стало десять. Наша общинная жизнь состояла в совместных утренних и вечерних медитациях, поочередной работе на кухне и в огороженном стеной огороде, уборке, многочасовых еженедельных встречах, на которых мы усердно старались разрешить наши конфликты максимально сострадательно и неагрессивно, и участии в программах еженедельных бесед, медитационных дней и семинаров выходного дня.

Морис и Рут Эш, владельцы Шарпхэм-хаус и учредители Фонда Шарпхэм, жили внизу. Морис недавно уволился с должности председателя соседнего Фонда Дартингтон Холл и стремился преобразовать имение Шарпхэм в образец более духовного и экологичного образа жизни. Но ни Морис, ни Рут не были буддистами. Вдохновленные своим недавним посещением фермы Грин Галч, сельскохозяйственной дзэнской общины в Калифорнии, они решили, что буддизм из всех религий мира лучше всего подходит для реализации целей Фонда Шарпхэм. Одной из этих целей было – «обновить дух» английской сельской жизни. Крестьяне, которые в течение многих лет пасли свой крупнорогатый скот и овец на холмах вокруг имения, скептически относились к этим попытки. Они назвали нас «духами».

Я приехал в Великобританию г-жи Тэтчер без денег и особых умений, у меня за плечами были только шесть месяцев работы уборщиком на асбестовом заводе тринадцать лет назад. Оставив монашескую общину, я больше не мог рассчитывать на помощь других буддистов. Благодаря практике в различных буддийских традициях, я больше не отождествлял себя с какой-либо определенной школой, и у меня не было естественного «дома» в буддийском мире. Несмотря на многие годы изучения буддизма, у меня не было научной степени в этой области, которая позволила бы мне преподавать в школе или университете. Так как условием для проживания в Шарпхэме было то, чтобы никто не получал государственного пособия, я перебивался случайными лекциями, проводил семинары и ретриты, писал статьи для буддийских издательств, служил в качестве капеллана в местной тюрьме и работал на ферме. Мартина находилась в подобной ситуации. Она была монахиней в течение десяти лет, и у нее тоже не было ни образования, ни навыков работы. Вдобавок к скудному доходу, который приносили нам наши совместне уроки, она получала небольшую зарплату, подрабатывая администратором у Рут и Мориса.

Я никогда не жалел, что принял решение вести обычную мирскую жизнь. Напротив, я испытывал облегчение. Больше я не выделялся на общем фоне. С бритой головой и в экзотической монашеской рясе, особенно в секулярной, не-буддийской культуре Швейцарии, я чувствовал себя белой вороной. Я осознал, что мое решение стать монахом было в значительной степени прагматическим; оно позволило мне подробно изучать и практиковать буддизм. Как сильно ни пытался я убедить себя в обратном, не думаю, что у меня действительно было монашеское призвание. В течение моих лет я часто чувствовал себя самозванцем. Кроме того, жизнь в сельской простоте и добровольной бедности в общине в Шарпхэме позволяла мне и Мартине сосредоточиваться на нашем обучении и медитации почти так же, как если бы мы оставались девственными монахами.

Со времен Будды целибат обязателен для каждого буддийского монаха и монахини. Одиночество монашеской жизни считается необходимым условием для любого, кто стремится достичь нирваны. Если кто-то искренне хочет посвятить себя буддийской практике Дхармы, то нужно следовать примеру Будды и отказаться от семейной жизни, чтобы ничто не отвлекало от реализации своего высшего предназначения. Только в Японии и некоторых тибетских тантрических сектах монахов заменяет женатое духовенство. В остальных же частях буддийского мира – в Юго-Восточной Азии, Китае, Корее и Тибете – монахи хранят целибат.

Но еще задолго до того, как я снял с себя монашеский сан, я часто спрашивал себя, не обусловлено ли требование целибата социально-экономическими условиями эпохи, в которую жил Будда, а не какими-то «духовным» причинами. Ранее буддийская община зависела от подаяний и не могла рассчитывать на то, что ее жертвователи будут содержать еще и ее детей. В культуре того времени было нормой, что любой, кто хотел вести интеллектуальную жизнь, естественным образом отказывался от радостей семейной жизни. Но в современном обществе, когда у каждого есть доступ к образованию, свободный досуг, финансовые возможности и – в особенности это важно для женщин – средства контроля рождаемости, разве это монашеское правило полового воздержания все еще имеет смысл? Если кто-то находится в постоянных сексуальных отношениях, живет простой жизнью, разве он не может следовать буддийским идеалам на уровне девственных монахов и монахинь?