Что такое мышление?

То есть отношение к чему-либо других людей начинает определять мое отношение к этому «чему-либо». Это «что-либо» начинает значить для меня что-то похожее на то, что оно значит для других. Объекты реальности, образно выражаясь и памятуя ту же голограмму, начинают интерферировать.

101. Впрочем, всё это происходит не где-то вовне меня, а непосредственно во мне – в двумерном пока пространстве моего мышления. И собственно эти сходящиеся лучи – от «других» (которых, впрочем, я пока не слишком осознаю в качестве таковых) и от меня самого (то, что я раньше думал о соответствующих вещах и явлениях) – приводят к появлению в нем – в пространстве моего мышления – некого объема моих значений.

То есть «плоское» пространство моего мышления начинает, образно выражаясь, набухать, превращается в некотором смысле в своего рода тензорное поле.

102. Здесь важно понять, что ребенок не усвоил в результате данной «операции» собственно родительского отношения к деньгам (что невозможно, потому что наши сознания не коммуницируют).

Но он и он не просто изменил к ним свое отношение – нет, он увидел возможность других измерений объекта, отсутствующего на самом-то деле в объективной действительности, но действительного для культурно-исторического поля («мира интеллектуальной функции»), которое ребенок только начинает осваивать.

Ребенок увидел принципиально новые для себя напряжения в системе, существование которых он прежде не предполагал. Это, образно говоря, как если бы он, впервые оказавшись на море, понял, что в самом деле значит то, что оно «соленое», распластавшись на поверхности воды или как следует ее хлебнув. Нечто, бывшее для меня одним, становится другим – тем же самым, но как бы осязаемым.

103. Деньги не существуют в объективной действительности – существуют бумажки, железяки и цифры на счете, но не «деньги». А собственно деньги, какими мы их знаем, существуют в «мире интеллектуальной функции» (грубо говоря, в массовом представлении), в «пространстве мышления».

Таким образом, в момент этого специфического отношения с «другим» (пусть еще и не понимаемом так) этот объект («деньги»), по существу, буквально возник в индивидуальном культурно-историческом «мире интеллектуальной функции» данного ребенка как некая выпуклость на «плоскости» его «мышления».

104. «Массовое представление», о котором мы тут говорим, разумеется, отсутствует в действительности. Нет такого феномена. Есть большое количество людей, которые имеют схожие представления о чем-то, потому что эти представления в них схожим же образом были сформированы. Как, например, в приведенном случае с денежной аппликацией, но аналогичных, хотя содержательно и совершенно отличных способов, конечно, превеликое множество.

105. В моем личном опыте было как минимум три ситуации, заставивших меня увидеть тензоры интеллектуального объекта «деньги». В одном случае бабушка сделала мне выговор, что, мол, рано мне еще иметь собственное мнение, потому что я «пока хлеб в дом не приношу». После чего я, дело было в возрасте неполных четырех лет, вышел из квартиры через незапертую почему-то дверь (это стало потом предметом особого разбирательства), спустился с пятого этажа, прошел два квартала до булочной, отстоял в очереди, и, когда попросил у продавщицы хлеб, она спросила меня: «А деньги?».

Из интеллектуальной прострации, в которую я тогда впал, меня вывели крики перепуганной мамы, которая, обнаружив мою пропажу, всё это время металась по улице в поисках «маленького мальчика». Добрые прохожие рассказали, что верно это тот, что в булочной…

Другой случай также связан с бабушкой, которая опять-таки попрекнула меня тем, что я кормлюсь даром, на что я достал из кармана припасенную копейку и был с позором выгнан из-за стола: во-первых, «на копейку ничего нельзя купить», во-вторых, «откуда, интересно, я ее взял?» – «явно не заработал». В общем, это был еще один опыт интеллектуальной прострации, связанный в моей жизни с «деньгами».

И третий случай произошел уже с моей мамой, когда я вытащил из ее кошелька все деньги, чтобы «быть богатым». Факт пропажи (и, как выяснилось потом, «кражи») обнаружился в кафе-мороженице, куда мама меня торжественно повела, но не смогла оплатить мое же мороженое, поскольку я же ее кошелек и опустошил. В результате я получил не только интеллектуальную прострацию по поводу «денег», но еще и массивную воспитательную процедуру по поводу «кражи».

Наконец, сейчас я вспомнил и четвертый случай, который, видимо, был как-то связан с первым. На вопрос одного из родственников, кем я хочу работать, я ответил, что буду кассиром. На что мне было с предельной конкретностью объяснено, что продавец (или кассир), получающий от покупателя деньги (а именно это мне в данной профессии и нравилось), не является их собственником – «они не его». Помню, что тогда объектом моей интеллектуальной прострации стали даже не столько сами «деньги», а то, куда они деваются из кассы. Это, впрочем, так и осталось для меня тогда загадкой.