Что-то гадкое в сарае

Почивал я неважно — вероятно, съел такое, что мне перечило. Однажды пробудился в панике: в голове монотонно читало себя какое-то жуткое заклинание, но то оказался безобидный стишок из «Ветра в ивах»:

В Оксфорде — грамотеи,
Оксфорд — не сиволап.
И все ж им неведомо, что может ведать
Смышленейший Мистер Жаб[104]

.

Я никак не мог сообразить, почему он меня так перепугал.

8

От Того, кто для черного клира

Мог Козлом и не быть никогда,

Взять иду свою дикую виру

За плод глотки — за ложь без стыда.

В Вышине безымянным, почтенным,

Охраняя Безлиственный Жезл,

Лжет своей бледно-мертвенной тенью

Тварь, на кою бог похоти взлез.

О, Астарта, Сидона блудница,

Мерзкий Хемош, безумец ночной,

Я несу поцелуй, чтоб явиться

Твой слуга мог пред трон адский твой.

«Асмодей»

Утром Драйден был любезен настолько, что проводил меня на поезд. Водит авто он быстро и решительно, однако у него имеются собственные теории касательно взаимодействия с прочими пользователями дорог, посему удовольствия мне поездка не принесла. Как-то раз я робко указал ему, что мы въезжаем на улицу с односторонним движением; он же лучисто мне улыбнулся, приставив к носу указательный палец, и воскликнул:

— Да, но какова же та сторона? Этого нам не сказали, видите?

Наслаждение мгновением такого триумфа понудило его взгромоздиться на тротуар, поэтому я позволил остатку нашего путешествия разворачиваться без дальнейших замечаний с моей стороны — и с накрепко зажмуренными глазами. Помню, сожалел, что не знаю заклинания-другого — почитать на память.

На поезд Драйден сажает вас следующим манером. Глушит свою престарелую «вулзли»[105] у знака «ТОЛЬКО ТАКСИ», выскакивает, поддевает домкратом порог кузова и пару раз проворачивает. Это, как он понял, предоставляет ему передышку минут в двадцать. После чего принимает позу Жанны д’Арк, воздевает зонтик к эмпиреям и кричит: «Носильщик!» — снова и снова, тоном всевозрастающей пронзительности и театральности, пока всякое наделенное чувствами существо в пределах слышимости не пускается в неистовые поиски означенного носильщика бедному джентльмену, а вы, его пассажир, весь не заливаетесь свекольным оттенком от стыда и досады.

Когда же носильщика, кой протирает красные глаза и вглядывается в непривычный для него свет дня, словно паук, выселенный из споррана шотландца, наконец, выталкивает вперед сострадательная толпа, Драйден крепко берет его за предплечье.

— Этот джентльмен, — объясняет он, утыкая палец вам в жилет, — должен отбыть в Лондон. Дело безотлагательной важности. — Он бережно разворачивает носильщика к востоку и указывает вдоль исходящей линии. — Лондон! — повторяет он. — Прошу вас покорнейше проследить, а вот это оставьте себе.

После чего ретируется — долг его выполнен, он о вас позаботился. Носильщик, отвесив челюсть, глядит на крохотную монетку, размещенную у него в ладони, но чувство юмора в нем возобладает, и с легким полупоклоном он берется за ваш багаж, также предлагая понести и зонтик. Он подводит вас к билетной кассе и объясняет кассиру, чего именно вам угодно. Наконец усадив вас в купе первого класса-угол-лицом-к-локомотиву и поправив салфеточку на спинке, он озирается, словно бы ища полость, кою можно подоткнуть вам под коленки. Чаевые ему вы даете чрезмерные — едва ли это стоит упоминания. Понятно, что позднее вы, наверное, сочтете все это весьма забавным, но сейчас вам хочется плеваться.

Стоило поезду в предварительном порядке дернуться, я встал и выглянул в окно. Драйден еще стоял на платформе — вероятно, просил начальника поезда за мной приглядывать. Но нет — вот он поспешил по перрону вослед составу, то и дело подскакивая, чтобы заглянуть в купе первого класса.

— Хой! — крикнул я и помахал. Он перешел на галоп, однако поезд был достойным соперником.

— Репа! — похоже, вскрикнул он, теряя почву под ногами. — Репа!