Что-то… (сборник)

Никита чувствовал себя немного растерянно и радостно одновременно. Он не просто рассматривал красивое зрелое тело, а как бы сканировал его взглядом, и, казалось, воспринимал его не только визуально, но и прочувственно. Увидев светло-коричневую родинку на левой груди, он вспомнил, что в детстве она находилась чуть ниже левой ключицы. Выпуклый пупок, казавшийся ему в детстве немного странным, теперь был слегка утоплен в небольшой складке на красиво округлом животе. Лёгкая выпуклость живота плавно спускалась треугольником в узость, сомкнутую с двух сторон гладкими бёдрами. Стройные ноги были теперь достаточно плотными, чтобы скрыть коленные косточки, которые так сильно выпирали когда-то в разные стороны, подчёркивая худобу ног. Никита медленно «поднялся» взглядом обратно вверх по наташиному телу и встретился с ней глазами. Её лицо снова было печально. Она чуть подалась вперёд туловищем.

«Помоги мне упокоиться, пожалуйста, – попросила она полушёпотом. – Попрощайся со мной, Никитка».

Никита приблизился к ней почти вплотную и прижал ладонь к её щеке, ощутив её дыхание на своём запястье. Потом он положил свою левую руку на её округлое плечо, а его правая ладонь зависла в нескольких миллиметрах от её левой груди, как будто не смея к ней прикоснуться. Сначала он осторожно прикоснулся пальцем к родинке, а затем позволил всей ладони лечь на мягкоупругую грудь. Некоторое время они стояли неподвижно, глядя друг на друга со всё возрастающей, помимо их воли, печалью. Никите вдруг жгуче захотелось хоть что-нибудь сказать. Он набрал полную грудь воздуха и попытался издать хотя бы простейший звук. От напряжения у него заложило уши и запершило в горле, но из приоткрытого рта не донеслось ни звука. Заметив его усилия, Наташа покачала головой и приложила свою руку к его губам.

«Я и так всё знаю, милый».

Никита, кажется, неожиданно для Наташи, опустился на колени и, обняв её чуть ниже талии, вжался лицом в её мягкий живот. Его лицо погрузилось в нежное тепло, и только нижней частью подбородка он чувствовал прикосновение немного влажной ткани. Постепенно его всё больше охватывало ощущение тепла с уютным телесным запахом. Почувствовав, как Наташа гладит его по волосам, он калейдоскопично вспомнил все свои детские переживания, связанные с его интересом к той застенчивой девчушке, мысленно прошептал: «Спасибо, родная, и прощай!», и потерял сознание.

Очнулся он, когда тени деревьев стали слишком длинными, и поэтому казалось, что они не имеют ни какого отношения к отбрасывающим их деревьям. Рядом с Никитой, естественно, никого не было. Только у самого берега трава была примята – там, где Наташа вышла из воды, и там, куда она бросила свою мокрую майку. По крайней мере, так виделось Никите. И не имело никакого значения, действительно ли это было так или Никите только казалось. Его рёбра распирало вакуумное ощущение потери родного человека, при котором кажется, что вдыхаемый тобой воздух заполняет только малую часть лёгких, а остальная их часть конвульсивно сжимается и расширяется, будто пытается высвободиться из грудной клетки. И это ощущение служило неоспоримым опровержением любых возможных разумных доводов в пользу того, что произошедшее – невозможно. Это «просто» произошло. Никита был в этом абсолютно уверен.

Встав на ноги, Никита некоторое время осматривался вокруг себя, понимая, что всё осталось как прежде и только его как-то изменившееся состояние слегка изменило его виденье окружающего мира. Что-то явно изменилось в его взгляде. Постояв немного, он повернулся и медленно побрёл прочь.

Через несколько дней, проведённых обыденно бессобытийно, Никита собрался ехать домой. В последний день он решился подойти к соседнему заброшенному дому, на крыльце которого он впервые увидел Наташу. Дверь, конечно, оказалась запертой. Он заглянул внутрь сквозь мутные стёкла, и увидел остатки чисто деревенской обстановки в комнате, казавшейся заполненной серой атмосферой необитаемости. Или это было только обманчивое впечатление, навязанное немытыми стёклами? Никита не был уверен, но ему показалось, что-то лежит на углу большого обеденного стола. Он не смог рассмотреть, что это такое, но ему вспомнилось, как тогда, войдя в дом, Наташа что-то подняла с пола и положила на стол. Никита подавил в себе желание забраться в дом и взять эту вещь (если она там была) и сошёл с крыльца.

Из деревни он уезжал в совершенной неуверенности в том, приедет ли он сюда ещё когда-нибудь или нет.

Вернувшись в город в начале августа, Никита ещё некоторое время бездельничал, позволяя поочерёдно гостящим племянникам бойко оккупировать свой компьютер. С наступлением осени он снова стал востребован, к его удовлетворению, как переводчик, и постепенно его жизнь вошла в уже привычно ограниченное русло.