Что-то со мной не так (сборник)

Однажды свет в окне загородила фигура молодого охотника. Он был весь в чем-то кожаном, с ружьем на плече. Понаблюдав за мной секунду-другую, он, не постучавшись, вошел в дверь, остановился и уставился на меня. Глаза у него были молочно-голубыми, сквозь редкую рыжую бороду просвечивала кожа. Я принял его за полоумного и испугался. Он ничего не сказал, оглядел все, что было в комнате, повернулся и вышел, закрыв за собой дверь.

Я разозлился. Как будто этот человек, бродя по зоопарку, заглянул в мой маленький каменный вольер и нагло рассматривал меня. Закурив, я стал мерить комнату шагами. Тем не менее здесь, вдали от города, я был одинок, и он пробудил во мне любопытство. По истечении нескольких дней мне уже не терпелось увидеть его снова.

И он пришел опять. На сей раз он уже не задерживался у двери, а сразу вошел, сел на стул и заговорил со мной. Его деревенский говор был мне непонятен. Он повторил фразу дважды, потом еще раз, но я все равно ничего не понял. Когда я попытался ответить, ему оказалось так же трудно понять мою городскую речь. Наконец я сдался и предложил ему стакан вина. Он отказался, встал со стула и принялся разглядывать мои вещи. Начав с книжного шкафа, он пошел вдоль стен, на которых в рамках висели гравюры с изображениями моих самых любимых домов, некоторые – с площади Вогезов, другие – из бедных кварталов Монпарнаса; наконец он подошел к моей чертежной доске, остановился и, подняв вверх палец, стал ждать объяснений. Потребовалось много времени, чтобы до него дошло, что я постепенно, линия за линией, проектирую дом, а когда он это понял, то стал пальцем, держа его в нескольких дюймах от чертежа, последовательно обводить стены каждой комнаты. Изучив и обведя наконец каждую линию, он улыбнулся мне, не разжимая губ, посмотрел по сторонам хитроватым взглядом, смысла которого я не понял, и внезапно ушел.

Я снова рассердился. У меня было такое чувство, словно он вторгся в мой дом и украл мои секреты. Однако, когда мой гнев утих, мне захотелось, чтобы он вернулся. Он вернулся на следующий день, потом, через несколько дней, пришел снова, несмотря на сильный ветер. Я привык ждать его и предвкушал его визиты. Он охотился ежедневно очень рано утром и несколько раз в неделю, возвращаясь после охоты через поле, когда солнце начинало окрашивать белую глину, заходил ко мне. Лицо у него блестело, и энергия так переполняла его, что он едва сдерживался: через каждые несколько минут он вскакивал со стула, подходил к двери, выглядывал наружу, возвращался в центр комнаты, что-то фальшиво насвистывал и снова садился. Постепенно его возбуждение затухало, и когда оно уходило совсем, уходил и он. Он никогда не соглашался выпить или съесть что-нибудь, его, казалось, даже удивляло то, что я это предлагаю, словно разделить с кем-то еду и питье являлось сугубо интимным актом.

Проще общаться нам ничуть не стало, но возникало все больше занятий, которым мы могли предаваться вместе. Он помогал мне приготовиться к зиме, затыкая щели в стенах и складывая в поленницу дрова для очага. Поработав, мы шли в поля или в лес. Мой друг показывал мне свои любимые места – заросли боярышника, заповедник для охоты на кроликов, пещеру в склоне холма; у меня было только одно место, которое я мог ему показать, но, похоже, он находил его не менее таинственным и захватывающим, чем я – его многочисленные.

Каждый раз, приходя повидать меня, он первым делом направлялся к чертежу, на котором я со времени нашей последней встречи добавлял еще одну комнату или увеличивал площадь своего кабинета. У меня всегда было что ему показать, потому что я никогда не прекращал совершенствовать свой проект и работал над ним почти беспрерывно. Порой он брал карандаш и неловко добавлял что-нибудь такое, что мне не пришло бы в голову: коптильню или погреб для хранения сушеных корней.

Однако радостное возбуждение от проектирования дома, а также удовольствие иметь друга ослепляли меня, не позволяя осознать ужасный факт: чем дольше я жил на своей земле, позволяя времени течь мимо, тем меньшей становилась вероятность постройки дома. Деньги таяли, и вместе с ними таяла моя мечта. В деревне, вдали от больших базарных площадей, цены на продукты были вдвое выше, чем в городе, когда я там жил. А такой тощий человек, как я, не мог позволить себе урезать свой рацион. Хорошие каменщики и плотники, даже бедные, были редкостью и стоили дорого, нанять пару таких строителей на несколько месяцев значило потом остаться почти без средств. Поняв это, я не сдался, однако у меня не было ответов на вопросы, которые меня одолевали.