Читаем Что-то вроде любви полностью

Биологическая достоверность щедринских оборотней отражает их двойственность: они подчинены не только уродливым закона цивилизации, но и законам природы. Более того, общественные законы отражают естественные:

Сатира живет долго только тогда, когда позволяет себе забыть, что ее породило. "Веселый" Щедрин работал с вечным материалом - юмором, гротеском, фантастикой. Щедрин "серьезный" так и остался фельетонистом "Отечественных записок".

Сказать лучше, или сказать короче - о Пелевине, конечно - я бы не взялся. Проще цитировать. А уж читателю остается только заменить одно имя другим:

* * *

Вернемся, однако, в игру, правила которой заданы Абрамом Терцем. О чем бишь мы там? Да, о метаморфозах - главной сути творчества писателя: Басня, гротеск, анекдот. И - философия. Травести: Даже в предельной точке фарса Пелевин нигде не переигрывает (что, казалось бы, неизбежно в такого направления пьесе), но выявляет свою высшую природу, отчего его довольно простоватая манера приводит всех в изумление. Остается только удивляться, как органично воспринял писатель вкусы балагана и анекдотического всеотрицания, столь чуждые уходящей эпохе - эпохе, характеризуемой какими угодно терминами, но уж никак не легкостью и не весельем. К навязшим уже в зубах жалости и ужасу пелевинская манера, не задумываясь, добавляет смех - чем и дополняет до гармонии известную пушкинскую формулу струн народного воображения.

И если сравнение столь разных - абсолютно во всех, казалось бы, отношениях - авторов, как Пушкин и Пелевин, все еще вызывает недоумение, возможно вас, уважаемый читатель, немного смягчит следующее:

"Мне снилося, что лестница крутая

Меня вела на башню; с высоты

Мне виделась Москва, что муравейник;

Внизу народ на площади кипел

И на меня указывал со смехом,

И стыдно мне и страшно становилось:"

В этом "совпадении" мало удивительного: Пушкин ведь и в самом деле "наше всё", и куда ни кинь - от тут как тут. И все же совсем не обратить внимание трудно - очень уж хорошо Поэт задал тему для Сатирика.. ичего не скажешь - ай да Пушкин:И смех - но и жалость, и ужас. И муравейник: аше всё.

Вот и критика, и ярлыки, доставшиеся на долю Поэта так и кочуют от одного его ученика и продолжателя к другому: все эти "не то, не так, не такой". у, разве что терминов новых поднапридумали. Модерн, постмодрен: (а подходе уже и что-нибудь позаковыристее, турбопостмодерн, что ли? Или мета?..) А суть-то всюду едва ли не одна-единственная: не так! е туда! еправильно! И вообще - мало, мол, зовет и ведет. е помогает ни строить, ни жить. Слишком его искусство чистое. Искусство ведь по-прежнему стоит в подозрительно отвлеченном по отношению к жизни отношении. А тут еще эти добавки: то чистое, то - вдруг - постмодернистское. Да искусство ли это? Бывает ли оно отвлеченным, оторванным? Свободным? икогда. е одно так другое его связывает. А устремления художника - это, извините, дело другое. Хотеть, как говорится, полезно. Взять того же Пелевина. Совок высмеивал? Идеи индивидуализма нес? Социум отвергал? А о любви - притом еще о самой высшей - кто?.. Где же - отвлеченное?!?

Не ответит автор. Разве что сошлется на великое - непререкаемое:

"Поет он для забавы,

Без дальних умыслов, не ведает ни славы.

и страха, ни надежд:"

А что? Это ж не Пелевин сказал. Так что с него и взятки гладки - вон кто эту свободу творчества декларировал. А мы так, сами по себе: Можете нас не то что постмродернистами называть - а хоть вообще фантастами. Или там турбочего-то. Еще и проще будет развернуться - какой спрос с несерьезного жанра. Рукописи-то покупаете? у и славно, а вдохновение мы себе оставим. Будду делать все что захочу. - Какие такие цели? - А вот воспитание юношества - не изволите ли? - Так это вам, сударь, не сюда, это вам в другую дверь - там сидят большие и умные, от серьезной литературы. А наша работа, как и указано свыше, "не должна иметь никакой цели, кроме себя самой". И зависеть - от царя ли, от народа ли - нам без разницы. Да, этажом выше, правильно. И вам того же, до свидания. Дверь только не забудьте поплотнее прикрыть - дует:

Ну, а раз данное искусство бесцельно, то оно и лезет во все дырки, встречающиеся по пути, и не гнушается задаваться вопросами, к нему не относящимися, но почему-либо остановившими автора. Тот достаточно свободен, чтобы позволить себе писать о чем вздумается- от самого обыденного до наивысшего. Местность пресеченная, тропинка - с зигзагами. Правила относительно цели и направления движения - не установлены. Всякий раз как только принимаешь очередной участок за окончательное направление, называешь каким-нибудь термином, азимут определяешь - начинает казаться, будто искусство это и в самом деле служит, ведет и - даже! - просвещает. Оно все это и делает - до первого пригорка, поворачивает и - доставай компас снова. Если охота. И хорошо еще, если компас поможет - есть ведь и третье измерение - какой там к черту азимут...

Мы же вот так - с картой - и не пробовали. Мы ведь что, мы просто полетать вышли. А просто летать с Затворником - можно.

* * *

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дерево с глубокими корнями: корейская литература
Дерево с глубокими корнями: корейская литература

Перед читателем специальный выпуск «ИЛ» — «Дерево с глубокими корнями: корейская литература».Вступление к номеру написали известный исследователь корейской литературы Квон Ёнмын (1948) и составитель номера филолог Мария Солдатова.Рубрика «Из современной прозы». Философская притча с элементами сюрреализма Ли Мунёля (1948) «Песня для двоих» в переводе Марии Солдатовой. Акт плотской любви отбрасывает женщину и мужчину в доисторические времена, откуда, после утоления страсти, они с трудом возвращаются в нынешний будничный мир.Хван Сунвон (1915–2000) — прозаик и поэт. В его рассказе «Время для тебя и меня» три военных-южанина, один из которых ранен, пробираются через горы к своим. В отечественной критике для такого стиля в подаче фронтовой тематики существует термин «окопная правда». Перевод Екатерины Дроновой.Рассказ Ку Хёсо (1958) «Мешки с солью» в переводе Татьяны Акимовой. Беспросветная доля крестьянки в пору гражданской войны 1950–1953 гг. (Отчасти символическое название рассказа довольно органично «рифмуется» с русской поговоркой про пуд соли, съеденный с кем-либо.)Ким Ёнсу (1970) — «Словами не передать» — душераздирающая история любви времен Корейской войны, рассказанная от лица ветерана подразделений так называемых «китайских народных добровольцев». Перевод Надежды Беловой и Екатерины Дроновой.Рассказ писательницы О Чонхи «Вечерняя игра» в переводе Марии Солдатовой. Старик отец и его пожилая дочь коротают очередной вечер. Старость, бедность, одиночество, свои скелеты в шкафу…Другая писательница — Ким Эран, и другая семейная история, и другая трагедия. Рассказ «Сезон холодов». У молодой четы, принадлежащей к среднему классу, с его, казалось бы, раз и навсегда заведенным бытом и укладом, погибает единственный ребенок. Перевод Анны Дудиновой.Поэт и прозаик Ан Дохён (1961). «Лосось» — отрывок из одноименной аллегорической повести: скорее романтика, чем зоология. Перевод Марии Кузнецовой.«Стеклянный город» — фантастический рассказ Ким Чунхёка (1971) в переводе Ксении Пак. Из некоторых сплошь застекленных небоскребов Сеула начинают загадочным образом вываливаться огромные секции стекла. Число жертв среди прохожих множится. Два полицейских раскрывают преступный замысел.В рубрике «Из современной поэзии» — три автора, представляющие разные течения в нынешней корейской лирике. О Со Чончжу (1915–2000) сказано, что он — «представитель традиционализма и его произведения проникнуты буддийскими мотивами»; поэтессу Ким Сынхи «из-за оригинального творческого стиля на родине называют "шаманкой сюрреализма"», а Чон Хосын (1950) — автор легкой поэзии, в том числе и песенной. Перевод Анастасии Гурьевой.В рубрике «Из классики ХХ века» — главы из романа «В эпоху великого спокойствия» Чхэ Мансика (1902–1950) — «известного корейского писателя-сатирика и одного из немногих, чье творчество стало классикой по обе стороны тридцать восьмой параллели», — пишет во вступлении к публикации переводчица Евгения Лачина. Роман, судя по всему, представляет собой жизнеописание «наставника Юна», как его величают окружающие, — ростовщика и нувориша, чудом выживающего и преумножающего свое состояние в сеульской криминальной вольнице 1910–20 гг.В рубрике «Литературное наследие» — фрагменты литературного памятника XY века «Луна отраженная. Жизнеописание Будды». Перевод и вступление Елены Кондратьевой.В разделе «Корея. Взгляд со стороны» — главы из «Кореи и ее соседей», книги первой женщины-члена Королевского географического общества Великобритании Изабеллы Бишоп (1831–1904). Вот что пишет во вступлении к публикации переводчик с английского О. С. Пироженко: «…отрывок посвящен драматическому периоду в истории Кореи, когда после японско-китайской войны 1894–1895 годов страна впервые за сотни лет получила формальную независимость…»Далее — лирический очерк известного российского писателя Анатолия Кима (1939) «Весна, осень в Корее».И в завершение рубрики — «Корея: неожиданно близкая». Самые приязненные воспоминания филолога и математика Дмитрия Шноля (1966) о неделе, проведенной им в этой стране.

Журнал «Иностранная литература» , Изабелла Люси Бёрд , Ли Орён , Мария Васильевна Солдатова , Чон Хосын

Критика