Что ты сделал

— Время можете назвать, Элисон?

— Точное — вряд ли… Может быть, за час до того, как мы вернулись и колледж закрыли.

Полицейские переглянулись.

— Биляль думает, что вы гуляли дольше.

— По-моему, нет. Уже светало. — Мне казалось, что так и было, что я говорю правду.

Они снова переглянулись, и мое сердце упало. Однако опровергнуть меня они не смогут, ведь я предупредила, что не уверена. Каждый волен думать и предполагать что угодно. Я отбросила воспоминания о прекрасной Марте в белом шелковом платье, о ее хрупкой руке, покрытой синяками…

— А вы хорошо знали Марту?

Это была более безопасная тема, я почувствовала себя так, словно, барахтаясь на глубине в море, внезапно нащупала под ногами песчаное дно.

— Не особенно. Она была очень милая. Но мы не дружили… — Я закусила губу. — То, что случилось, ужасно.

— Вы не видели, случайно, не употребляли ли ваши друзья наркотики?

— Боже, нет! Мы этим не занимаемся. Я никогда не пробовала их.

Здесь я сказала правду. Неужели в преступлении замешаны наркотики? Может быть, Марте что-то подсыпали в бокал? Нас предупреждали, чтобы мы не оставляли свои напитки без присмотра и не брали никаких угощений от незнакомцев. Однако таковых на балу не было.

Кроме преступника, который перебрался через трехметровую стену и убил Марту.

— А она что… Из-за этого?

Если бы она умерла от передозировки, никого бы не обвинили в убийстве. Передо мной словно забрезжил свет: вдруг никто не убивал Марту, и я ничего плохого сейчас не делаю…

Мужчина посмотрел на меня.

— Марту задушили, Элисон.

— О… — Я ощутила тошноту. — О господи, какой кошмар!

Полицейские выглядели усталыми, они как будто уже сдались. Меня спросили, где я собираюсь провести лето — в проклятом Халле, где же еще! — и отпустили. Выйдя на лестницу, я увидела Майка. Он ждал меня, и его лицо выдавало беспокойство.

Я спускалась по ступенькам очень медленно, как королева. И чувствовала: сейчас произойдет нечто очень важное, возможно то, что определит всю мою дальнейшую жизнь.

— Ну? — с тревогой спросил он.

— Все будет хорошо. Вряд ли они знают, кто убил Марту.

— Полиции известно, что я был с ней…

Он явно чего-то недоговаривал, но это сейчас не имело для меня значения.

— Все нормально. Я сказала, что видела тебя, но не с ней.

Он шумно выдохнул:

— Черт! Спасибо, Эли. Мне просто нельзя иметь компромат в личном деле, если я собираюсь в юристы. Ты даже не представляешь, как много для меня сделала!

Я оглядела лужайку, щурясь от солнечного света. Последний раз я спустилась по этой лестнице, ступала по этой траве. Все заканчивалось.

— Можно мне снимать жилье вместе с вами? — вдруг спросила я. — Я не могу остаться дома. Из-за отца…

Он помолчал, прежде чем ответить.

— Там всего две спальни, Эли.

— Я знаю.

Именно в этот момент между нами было все решено — почти двадцать лет брака, двое детей, этот нелепый дом… вся наша жизнь, которую запустила маленькая ложь, даже почти и не ложь.

Майк снова молчал. Я просила так много, что мне следовало бы трястись от страха, но я чувствовала себя очень сильной.

— Я поговорю с Каллумом, — наконец произнес он. — Думаю, будет неплохо поделить арендную плату на троих.

Глава тридцать четвертая

Войдя в палату, я застала Джоди плачущей. Она лежала в кровати, ее ноги были неуклюже вывернуты, как у тряпичной куклы, лицо покраснело. Она тихо постанывала, как человек, который так долго кричал, что у него почти не осталось сил.

— Ты здесь! — всхлипнула она. — Я была совсем одна!

На ее одежде виднелись пятна крови.

— Все хорошо, — сказала я, хотя понимала, что сейчас мы более чем далеки от чего-то хорошего. — А где Каллум?

Не может же он торчать на работе, когда его жена рожает!

Джоди снова застонала, ее опухшее лицо побледнело.

— Мы поссорились. До него не дозвониться. Боже мой!

— Успокойся.

Она с трудом села, и я принялась потирать ей спину. Это записано в женских ДНК — умение массировать спину друг другу. Так делали еще пещерные женщины. Мы никогда не были близки с Джоди, очень редко обнимались, держались за руки и целовались в щечку, но сейчас мои прикосновения на нее действовали. Скованные мышцы постепенно расслаблялись. Джоди была одета в сине-белую полосатую рубашку, явно принадлежавшую Каллуму. Почему? Для самовнушения, чтобы показать, как сильно она его любит? Чтобы чувствовать с ним связь во время родов, когда его нет рядом? Или потому, что Джоди действительно любила мужа?

Как же долго она ждала этого момента, который у нас с Карен случился шестнадцать и восемнадцать лет назад! Мы никогда точно не знали, отчего эта пара никак не заведет ребенка. Слышали только кое-что вскользь от Майка: о проблемах с фертильностью, о неоднократных попытках, а также обращенные к нему странные подколы Каллума: «Ты настоящий мужик, дружище!»