Впервые призрак Джорджа Уайтфилда[15]
приходит ко мне, когда я трахаюсь со своим соседом Карлом. У нас это получается скорее бодро, чем ловко, как часто бывает, когда что-то делаешь в первый раз. Я приподнимаю голову, собираюсь поцеловать или, может быть, укусить шею Карла – и тут вижу Джорджа, сидящего на краю кровати в панталонах, церковном облачении и длинном плаще, волосы затянуты в крысиный хвостик.Никогда раньше мне не являлся призрак, но, с другой стороны, и интрижек у меня раньше не было. С Карлом мы знакомы несколько лет – я преподаю в академии английский, а он физику. Карл, безусловно, красавчик, и мы сто лет назад однажды целовались по пьяни после вечеринки на кафедре, глупые и нелепые, как подростки, которых мы учим. Никто из нас больше эту тему не поднимал. Секс у нас случился, когда я пригласила его зайти ко мне, чтобы дать почитать книгу. Я стояла у книжного шкафа, он – у кровати, затем я сделала шаг, и вот мы уже друг на друге. Сейчас Карл лежит на моей груди, тяжело дыша, а Джордж Уайтфилд смотрит слегка вверх и в сторону от наших сплетенных тел, напоминая, что мы забыли о целомудрии, но он – отнюдь. Снаружи ученики академии спешат вниз по тротуару в общежитие, сутулясь на холодном ветру. Мой палец скользит по животу Карла. Теперь я не так одинока, как долгое время была, согрета изнутри: любовником, призраком, секретом. И я не про интрижку, хотя это тоже секрет. Нет, тайна, открывшаяся мне сейчас, заключается вот в чем: оказывается, я могу трахаться без всяких чувств к другому человеку.
Эта ебля кажется мне знаменательной. Начинается приключение, и сперва я слегка в тумане: возбужденная, виновная и гордая.
Думаю, Карл не любит напоминаний, что мы занимаемся чем-то плохим по одной только причине: нам от этого хорошо.
«Извини», – говорю я, хотя извиняться тут не за что, и прежде, чем он отвлекает меня поцелуем, я задумываюсь, почему столь многим рискую ради очередного человека, у которого надо просить прощения.
В свободное от преподавания, подготовки нашей футбольной команды и интрижки время я занята заботами о моей дочери Эмми. Ей шесть, и она такая счастливая, что это кажется плохим знаком. Ей нравятся принцессы и розовый цвет, к чему я, наверное, была готова, но она запросто заводит новых друзей, никогда никого не обижает, и, кажется, ей тоже никто не делает плохого. Я не узнаю себя в ней, и это хорошо, но теперь боюсь, что счастливому, уравновешенному ребенку мир нанесет еще больше ран, чем ребенку тревожному, злому, с огромной щелью между передними зубами. Моя дочь не знает, что такое сомнение. Когда она возвращается домой из школы, она бросается в мои объятия. Когда она выходит утром из машины, бросается на площадку, распугивая одноклассников, как воро́н. На уроках плавания не замечает разницы между воздухом и водой – и смело ныряет. Мой муж говорит, что я превращаю ее счастье в проблему. Я отвечаю, что он мужчина и вообще ничего не понимает. Мы ссоримся. Моя лучшая подружка, Сьюз, конечно, на моей стороне. Она знает, что мир опасен для девочек, которые не научились быть осторожными.