Что за девушка

Я беру банан из миски возле раковины. Папа сидит за столом, ест хлопья, читает газету. Мама полотенцем вытирает с плиты воображаемый жир. Мне вдруг приходит в голову, что у нее тоже может быть ОКР. Его более известная разновидность, которая выражается в желании наводить порядок, а не устраивать бардак. Доктор Крейтер как-то упоминала, что мои проблемы могут быть наследственными. Я думала, она просто пытается сказать, что с меня вообще взятки гладки. Или хочет убедить меня принимать лекарства, доказать, что мои проблемы связаны с химическим дисбалансом и вне моего контроля. Все, что я тогда почувствовала, — беспомощность.

— Хочешь, мы пойдем с тобой?

Папа отвечает, прежде чем я успеваю открыть рот:

— Не глупи, Фи. Это проект Джуни. Ей не нужно, чтобы родители всё испортили. Но мысленно мы всегда с тобой, — добавляет он с энтузиазмом. — Мы страшно тобой гордимся! Такое организовать!

Я пожимаю плечами, беру ключи от машины из корзинки возле задней двери. Там будет довольно много родителей. Родители Майка никогда не пропускают забеги. И родители Тесс тоже.

— Ты подвозишь Майю? — спрашивает мама.

Я не успеваю ответить, когда она добавляет:

— Как у нее дела? Миссис Алперт сказала, что она вчера была на вечеринке.

— Я с тех пор с ней не разговаривала. — Все правда. — Так что не знаю, как прошел вечер.

А вот это не совсем правда. Как начался ее вечер, я знаю. Не знаю, как закончился.

— Ну, обязательно передай Майе, что мы ее любим и поддерживаем.

Я киваю. Боюсь, что, если открою рот, расплачусь. И тогда мама не отпустит меня на демонстрацию. А папа узнает, что я не такая сильная, как должна быть.

— Звони, если что-то понадобится, — говорит мама.

На прощанье она целует меня в лоб. Мы с ней уже почти одного роста.

«Мне нужно, чтобы ты пошла со мной».

«Мне нужно, чтобы ты сказала, что слишком беспокоишься, чтобы меня отпустить».

«Мне нужно, чтобы ты сказала, что будешь любить меня, даже если я не изменю мир».

Я чуть не падаю от удивления. Мне никогда раньше не приходило такое в голову. А может, я всегда об этом думала. Может, эти мысли появились у меня давным-давно, мелькали где-то в глубине души.

* * *

Конечно, я опоздала. На часах девять двадцать один, когда я паркуюсь на своем обычном ужасном месте. Вдоль трека расстилается море розовых футболок. У нас в школе всего пара сотен человек, и, кажется, все они собрались здесь. К тому же подключились ребята из Ист-Преп. У всех в руках таблички с надписями: «КОНЕЦ ДОМАШНЕМУ НАСИЛИЮ», «НЕ ПОТЕРПИМ!», «НИКАКОГО НАСИЛИЯ В НАШЕЙ ШКОЛЕ». Некоторые напечатаны на ярко-синем картоне. Некоторые — на белом ватмане, украшены блестками и конфетти. Еще довольно рано, и утренний туман не успел окончательно рассеяться, но никто не надел ни куртки, ни кофты поверх футболок. Солнце поднимается выше, и день обещает быть замечательным.

Я не вижу ни одной таблички с именем Майи. Ни одного призыва исключить Майка. Может, кто-нибудь сделал такие в среду, но в пятницу их пришлось порвать? Половина табличек вполне может касаться событий на парковке, а не того, что происходило между Майком и Майей за закрытыми дверьми.

Я не забирала Майю. Может, она приедет своим ходом или ее повезет кто-нибудь другой, какой-нибудь хороший друг. Я, наверное, последняя, кого ей хочется сейчас видеть.

Ну, может, вторая с конца списка. Потому что посреди толпы Майк. Он даже одет правильно, в футболку Норт-Бэй, у которой от частой стирки логотип из красного стал розовым. Я мотаю головой и засовываю руки в карманы. Это не то, что я имела в виду, когда говорила о сплоченности.

Знаю, что так нельзя, но запускаю ногти в кожу бедер через ткань. Пальцы чувствуют шрам со Дня святого Валентина, — интересно, как сильно нужно нажать, чтобы рана открылась? Интересно, люди вокруг понимают, что я делаю? Но тут я осознаю, что — в кои-то веки мне не очень сложно в это поверить — на меня никто не смотрит.

Все скандируют. Голоса такие громкие, что я не сразу различаю слова:

«Скажем нет насилию! Скажем нет насилию! Скажем нет насилию!»

На акциях протеста всегда шумно. Однажды, когда мне было тринадцать, на демонстрации в городе (если честно, не помню, по какому поводу) кто-то поставил пару колонок прямо возле нас с родителями и включил музыку, так громко, что от вибраций под ногами тряслась земля. Потом этот человек достал громкоговоритель и присоединился к скандированию. Родители не заметили, когда я замолчала. Я не слышала ничего, кроме музыки и голоса того мужчины, и мне было страшно. Что, если бы приехала полиция, а я не услышала сирен? Что, если бы этот мужчина был не на нашей стороне и влился в толпу только для того, чтобы взорвать бомбу, открыть по нам огонь, начать драку? Или включил музыку так громко, чтобы заглушить крики, если начнется контрпротест?

Сейчас я ощущаю себя так же, как тогда, хотя нет никакой музыки и никто не кричит в громкоговоритель. Несмотря на то, что протестуют против насилия, голоса звучат угрожающе. Кажется, что кто-то в толпе может выступить против нас. В конце концов, Майк тоже там.