Что за девушка

— Мне нужно обсудить это с мамой, — говорит наконец папа.

— Не думаю, что я захочу это повторить, — поясняю я. — Просто решила, что не буду это скрывать.

— Что ж, спасибо за честность, — отвечает папа.

Я выпрямляю ноги и ложусь на кровать, откидываюсь на подушки.

— Можно кое-что у тебя спросить?

— Что угодно, милая.

— Почему ты раньше никогда не предлагал?

— Чего не предлагал? — не понимает папа.

— Должно было случиться что-то ужасное, вроде истории с Майком, чтобы ты предложил мне переехать к тебе?

— Конечно, нет, — торопливо отвечает он.

— Тогда почему ты раньше не предлагал?

— Твоя мама…

— Не приплетай маму, — перебиваю я. — Я всегда знала, что мама хочет, чтобы я жила с ней. Про тебя я этого не знала.

— Солнце, развод — такая сложная штука…

— Настолько сложная, что ты даже не спросил меня перед тем, как переехать на другой конец страны? — Я так удивлена собственным вопросом, что чуть не роняю трубку.

Я всегда завидовала, что он уехал. Думала, что понимаю, как ему было нужно выбраться отсюда, — в конце концов, я тоже хотела когда-нибудь переехать. Но сейчас я бы предпочла, чтобы он тогда остался. Было бы чудесно знать, что как бы все ни обернулось с мамой, как бы сильно он ни хотел уехать за три тысячи миль от нее, это не стоило того, что мы с ним тоже так отдалимся друг от друга.

— Ты не только маму тут оставил, — говорю я.

— Ох, солнце! Ты только скажи, и я сяду на ближайший самолет.

Я мотаю головой, представляя других отцов, таких, которые бы настояли на том, что должны быть рядом с дочерью в такое время. Я чувствую отголосок гнева, охватившего меня утром. Почему я должна просить? Почему он не предлагает? Почему он ждал, пока я позвоню сама, хотя уже несколько дней знал о Майке? Почему он не приехал?

— А что, если мне нужно, чтобы ты вернулся, чтобы ты жил рядом?

Я жду, затаив дыхание, папиного ответа. Наконец он говорит:

— Я ничего не обещаю, но если я тебе нужен, сделаю все возможное, чтобы быть рядом. Хорошо?

Я так и знала, что он не будет ничего обещать.

— Но я хочу, чтобы ты знала, твоя мама тоже рядом и готова тебя поддержать.

Я выдыхаю:

— Знаю.

Мама хотела в понедельник забрать меня из школы, но я умоляла ее этого не делать. Потом она пораньше ушла с работы. Может, это не потому, что она расстроилась. Может, она хотела быть рядом на случай, если мне понадобится.

— Я знаю, — повторяю я.

— Тогда почему ты рассказала о булимии мне, а не ей?

Так странно слышать, как папа называет это булимией. Не то чтобы я об этом не думала с тех пор, как начала вызывать у себя рвоту. Но я никогда не думала о себе как о булимичке. Папа говорит об этом так, будто другого слова и нет.

Вчера у Кайла дома я думала, что термины «домашнее насилие», «насилие в семье», «насилие в отношениях», «абьюз» — слишком громоздкие, слишком тяжелые для нас с Майком.

Но может, это как раз то, что нужно.

— Солнце! — говорит папа.

Я не сказала маме, что вызывала у себя рвоту, потому что знала, что она устроит концерт. Потому что она будет кричать, и плакать, и повторять, что я красивая такая, какая есть. Потом она позвонит ближайшему психотерапевту и запишет меня в группу поддержки для страдающих пищевыми расстройствами, и, как по мне, раздует из мухи огромного слона.

Но может, это как раз и есть верная реакция. То есть не истерика, и крики, и слезы, как будто я что-то сделала с ней, а не с собой. Но психотерапия и группа поддержки. Слова о том, что я красивая.

— Ты расскажешь маме? — наконец спрашиваю я.

— Расскажу, — говорит папа. — Потому что она бы мне рассказала. Но я думаю, что лучше тебе самой с ней поговорить.

Я вздыхаю:

— С ней не всегда просто разговаривать.

Папа смеется:

— Она вечно обо всем переживает.

И снова я удивлена тем, как мне хочется защитить маму, хотя сама только что на нее жаловалась. Может, есть вещи, которые папа никогда не поймет, в отличие от нее. Потому что он никогда не был семнадцатилетней девушкой, в отличие от нее.

— Поговори с ней, — советует папа. — Она готова тебя выслушать.

— Она с катушек слетит, если я перееду в Нью-Йорк.

— Нет, — твердо говорит папа. — Не слетит. Я обещаю. Мы обещаем.

Понедельник, 17 апреля

ДЖУНИ

Я опаздываю. Я обещала себе, что не опоздаю, сказала себе, что это слишком важно, поставила будильник на двадцать минут раньше, чем обычно, и все равно каким-то образом время поскакало, и теперь я подъезжаю к дому Майи на пятнадцать минут позже, чем мы договорились. Но я знаю, что она не разозлится, даже если я опоздаю на двадцать, тридцать, пятьдесят минут. Руки не трясутся.

На нашей первой встрече доктор Крейтер спросила, есть ли у меня кто-то, на кого я могу положиться, кому я доверяю свои слабости. Может, тогда никого не было. Но теперь я знаю, что могу доверять Майе.

Перед тем как я вышла из дома, мама напомнила, что у меня после школы особый сеанс психотерапии. Оказывается, то, что случилось за последние пару дней, достаточно серьезно, и доктор сдвинула другие свои встречи, чтобы уделить время мне. Мама сказала, что будет ждать меня там, потому что тоже хочет поговорить с доктором Крейтер.