Что за стенами?

Валерий Михайлович диктовал стенографистке, когда Леонид вошел в его крошечный кабинетик. Валерий Михайлович кивком указал Леониду на стул и продолжал диктовать. Медленно тянул он свои слова скрипучим голосом, устало полуприкрыв глаза. Но слово за словом — и рождалась фраза, полная бодрости и оптимизма. И еще одна фраза, еще того бодрее и оптимистичнее. И еще одна… Почти уснувший, со сморщенным от скуки лицом человек надиктовывал заключение о каком-то сценарии, хваля его с юношеской восторженностью. И только в конце, мекая и экая, Валерий Михайлович заплел фразочку о недостатках, такую ловкую, что будто бы и невелики недостатки, а вдуматься, так и нет еще никакого сценария. Мастер! Вот она, редакторская выучка!

— А? — Валерий Михайлович лукаво глянул на Леонида.

— Высший класс, — сказал Леонид. — А зачем тогда столько церемоний?

— Тут дело не в сценарии, а в авторе, в его незаурядных пробивных способностях. Все, Кирочка. На подпись к шефу. Как он сегодня?

— Подпишет. — Кира чуть улыбнулась мастерски выведенными губами. Она была хороша — эта Кира. Устойчивых тридцати трех лет, статная, с горделивой осанкой и такая нарядная, будто не на работу пришла, а на новогодний бал. Давно уже не встречал Леонид таких сделанных женщин, так продумавших себя от перламутровых ногтей до завиточка на стройной шее. Леонид знал: Кира эта здесь не просто секретарша, хотя и была просто секретаршей. Эта женщина пользовалась значительным влиянием, перед ней заискивали. В министерстве вообще все было не простым и не очевидным, — Леонид знал это.

Ира собрала свои бумажки и поплыла к двери. Леонид, как только умел любезнее, придержал для нее дверь. Она улыбнулась ему благосклонно.

— Где вы так загорели?

— В Ашхабаде.

— Ах, да, да… — Она его вспомнила, ведь это она оформляла его назначение в Ашхабад. — Ну как вам там?

— Замечательно.

— Заходите, расскажете. — И удалилась, кажется решив, что этот Галь неплохой малый.

— Значит, прилетели? А зачем?

Вот так-так!

— Но меня вызвали. Была телеграмма…

— А к чему такая спешка? Ну, вызвали. Директор ваш развел пары, надоел нам своими письмами и звонками. Вот вас и вызвали. Кстати, что за человек этот ваш Денисов? Тут всякие слухи о нем ходят… Какая-то экзотическая любовь… Мало ему урока с Канадой?..

Если только один шаг сделать в крошечном этом кабинете, то упрешься в большое окно. А за ним, совсем близко, плечо казаковского дома и даль недалекая, заставленная кремлевскими куполами. Как же красиво в этом окне! Какой великий прогляд в нем! Извечное что-то. Такое, что было до тебя и останется после. На века. И где-то там — Сталин…

— Отмалчиваетесь, уважаемый? Покрываете своего директора? Что ж, это похвально. Но, кажется, на вашей студии обитают не одни только молчальники. А как там ваш знаменитый фильм? Говорят, материал идет из рук вон скверный.

О чем он за спиной бормочет? Что ему надо, этому министерскому всезнайке?

— Каков сценарий, таков и материал, — сказал Леонид. — Во ВГИКе нам еще на первом курсе внушали, что по плохому сценарию не может выйти хорошего фильма. А спешил я к вам потому, что студии позарез нужен настоящий сценарий. Работа настоящая нужна! Понимаете, работа!

— Обиделись? Ох и горячка же вы, Галь! Ничего, с годами подостынете. Что вы там увидели в окне?

Леонид обернулся.

— Многое. Так, значит, мне можно было и не спешить в Москву?

— Слушайте, Галь, вы откуда, из Ашхабада или с неба свалились?

— Считайте, что с неба.

— Это только вас и извиняет. Там у себя на небе вы, должно быть, не слышали, что «Мосфильм» снимает сейчас каких-то три с половиной картины, а «Ленфильм» полторы. Иные же студии вообще простаивают.

— Выходит, мы счастливчики?

— Я не верю в Бурцева, не верю, что он сделает нечто значительное. И все же вы снимаете фильм. Вы одна десятая всего плана. А то и больше. Крохотная студия. Мало вам?

— Выходит, нам надо гордиться, ликовать надо?

— Галь, поменьше сарказма. Мой вам добрый совет: поменьше запальчивости и сарказма. — Валерий Михайлович поднялся, шагнул к двери. — Ваше время истекло, спешу на художественный совет.

— А как же мои сценарии?

— Еще потолкуем. Отметьте свою командировку, оглядитесь, подышите нашим воздухом, поживите у нас. Мы теперь, знаете ли, стали учеными. Поспешишь — людей насмешишь. Или еще: на нет и суда нет. — Валерий Михайлович усмехнулся глазами и погас. Возможно, даже пожалел, что так расшутился, разоткровенничался. Построжав, замкнувшись, он встал в дверном проеме, ожидая, когда Леонид покинет его кабинетик. Сутуловатый, с лицом усталым, озабоченным, министерским, он уже изготавливался для встречи с начальством, и что-то разравнивалось и приглаживалось в его министерском лице, делая его не начальственным, а подначальным.