Что забыла Алиса

Мне было стыдно, что все повторилось дважды и почти одинаково. Я чувствовала себя так, будто напрасно трачу чужое время, постоянно заявляясь, чтобы прослушать сердцебиение мертвых младенцев. «Что? Вам кажется, что на этот раз ребенок жив? Не смешите меня. Только не у вас. Ваши попытки забеременеть просто смехотворны. Здесь у нас полно женщин с огромными животами и настоящими, живыми детьми, которые в них брыкаются».

Позднее я думала, что напрасно не рассказала семье о ребенке, потому что тогда я хотела, чтобы все знали о выкидыше, то есть о том, что ребенок на самом деле существовал. Но когда я заговаривала с людьми, их больше интересовало, почему я держала беременность в секрете. Им казалось, что это какое-то надувательство. Мне говорили: «Да, на Пасху было заметно, что ты не пьешь, но ты сама тогда говорила, что тебе совсем не хочется». Иначе говоря – вранье.

Мать Бена была оскорблена. Чтобы она простила нас, пришлось дважды свозить ее в ресторан «Блэк стамп». Самое главное, казалось, было то, что я скрыла беременность, а не то, что потеряла ребенка. Второе поражало гораздо меньше, чем первое, да и чему тут удивляться – все ведь только слышали о его существовании. Смешно, но мне хотелось защитить свою январскую девочку, как будто ее никто не любил, как будто она не была такой же хорошенькой и умненькой, как та, первая.

Я знаю, что это была девочка. В этот раз они послали на анализ «зародышевый материал» и сказали мне, что я жду хромосомно нормального ребенка женского пола. Передо мной извинились, что так и не смогли понять, почему я его потеряла. Мне сказали, что с выкидышами вообще много непонятного, но что, если верить статистике, у меня еще есть шанс родить крепкого, здорового ребенка. Не вешать носа! Все будет хорошо!

Через неделю после выскабливания – жуткое название для жуткой процедуры; никогда мне не было так одиноко, как после выскабливания, когда я проснулась в палате, – я отправилась в больницу к Алисе, посмотреть на ее новорожденную девочку. Конечно же, Алиса сказала, что мне вовсе незачем было приезжать, и Бен сказал, что незачем, но я все-таки приехала. Не знаю почему, но я твердо решила делать все то, что я делала бы в нормальной обстановке.

В киоске я купила розовую открытку, украшенную золотыми блестками и надписью: «Поздравляем с девочкой!» Потом заехала в магазин «Пампкин петч» и купила крошечное желтое платье, расшитое бабочками. «Правда же, от такого платья захочется иметь маленькую девочку!» – кудахтала продавщица.

Я завернула платье в розовую бумагу, надписала открытку, доехала до больницы, приткнула машину на парковку и пошла по коридорам с подарком в одной руке и пачкой бульварных журналов для Алисы в другой. Все время я наблюдала за собой как бы со стороны и приятно удивлялась: «Хорошо держишься… Очень хорошо… Скоро все закончится, приедешь домой, включишь телевизор…»

Алиса была в палате одна и кормила грудью Оливию.

Моя собственная грудь просто горела от боли. Со стороны тела очень подло вести себя так: все болит, будто ты до сих пор беременна, хотя ребенка уже давным-давно выскоблили из твоего чрева.

– Посмотрите-ка на нее! – обратилась я к Алисе в полной готовности начать обычную болтовню о новорожденной.

В последнее время я хорошо навострилась в этом деле. Как раз на прошлой неделе я навещала подругу, которая тоже родила третьего, и пусть я оцениваю себя сама, но это правда – придраться было не к чему. «Ой, какие маленькие ручки!», «Ой, у нее глазки (носик, ротик и т. д.) точно как у тебя!», «Ну конечно подержу!» Восторженно вздыхаем… Болтаем… Улыбаемся… Не думать об этом, не думать, не думать. За такую игру впору «Оскара» получать.

Но Алиса не дала мне блеснуть актерскими талантами.

Увидев меня, она протянула свободную руку, лицо ее все сморщилось, и она произнесла:

– Не ты бы должна меня навещать, а наоборот.

Я села на край ее кровати и разрешила обнять себя. Слезы Алисы текли прямо на нежную, крошечную головку Оливии, но та продолжала изо всех сил сосать, словно от этого зависела вся ее жизнь. Алисе всегда очень нравилось кормить грудью эту свою девочку.

Этот день совершенно выпал из моей памяти. Я не помнила, как много значили для меня искренние слезы Алисы из-за моего горя. Она как будто брала его на себя. Я думала: «Все в порядке, я могу это сделать, я это переживу, все будет хорошо…»

Только я не понимала, что «этому» не будет конца.

Так… По-моему, сейчас произошел первый небольшой прорыв в моей дневниковой терапии. Хотя не нужно быть такой самонадеянной, доктор Ходжес. Не то чтобы я подавила это воспоминание об Алисе. Я просто какое-то время не думала о нем, но вот, право, может быть, в этом что-то есть, пусть даже мне и пришлось пропустить то, что рекламировалось как «ударный эпизод» «Анатомии страсти».

Очередная «потеря» закалила меня.

– Ты ведь не просто притворяешься, что ничего не помнишь? – спросила Элизабет. – Значит, кое-что можешь все-таки сообразить?