Читаем Что забыла Алиса полностью

Что забыла Алиса

— Вечная память! — завопили Том с Оливией в два голоса.

— Закройте рот! — сказала Мадисон. — Покойники — это не смешно!

Алиса посмотрела на Ника. Лицо его было красное, как будто обветренное. Она не понимала, что это значит — сердится он или стесняется. Новое дело… У нее что, с этой Джиной был бурный лесбийский роман?

— Вы из-за «Американ искпресс» все время ругаетесь, — добавил Том.

— «Американ экспресс», — поправила Мадисон.

— «Американ искпресс» работает для меня! — Ник в шутку приветственно поднял свой стакан, но все так же не смотрел на Алису.

— А один раз вы из-за меня так переругались! — удовлетворенно сказала Оливия.

— Почему? — не поняла Алиса.

— Да ты помнишь! — осторожно произнесла Оливия. — Тогда, на пляже…

— В две тысячи миллионный раз говорю: она ничего не помнит! — воскликнул Том.

— Оливия потерялась, — пояснила Мадисон. — Приехала полиция. Ты сильно плакала. — Она зло посмотрела на Алису и продолжила: — Вот так: «Оливия! Оливия! Доченька! Где моя доченька?» — Она закрыла лицо руками и изобразила драматические рыдания.

— Правда? — Забавно, но Алису задела выходка Мадисон.

— На всякий случай, чтобы ты не удивлялась, — добавила Мадисон. — Оливия — твой любимый ребенок.

— У мамы нет любимчиков, — сказал Ник.

Нет? Хорошо бы…

— Когда я носила тебя, Мадисон, — начала Алиса, — мы с папой называли тебя Орехом. А знаешь почему? Потому что ты была маленькая, точно орешек.

— Ты мне этого никогда не говорила, — с сомнением в голосе произнесла Мадисон.

— А меня как вы называли? — спросила Оливия.

— Правда? — удивилась Алиса. — Правда никогда не говорила?

— На самом деле? — Мадисон обернулась к Нику. — Вы называли меня Орехом?

— А папа говорил с тобой, приставляя к моему животу рулон из-под туалетной бумаги, — добавила Алиса. — Он, бывало, говорил: «Эй, Орех! Это я, твой папа!»

Мадисон улыбнулась. Алиса замерла. Такой удивительной улыбки она никогда еще не видела. Ощущение любви было таким сильным, что заломило в груди.

Она опустила глаза в тарелку, и тут же ее пронзило воспоминание.

…Она сидела в машине, залитой золотистым светом, будто в кино. Пахло солью и морскими водорослями. Ныла шея. Она обернулась посмотреть, как там девочка. Чудо, да и только! Она спала. Пухлые розовые щечки. Длинные ресницы. Головка склонилась на спинку сиденья. Пока Алиса смотрела, на лицо девочки упал луч света. Она распахнула глаза, зевнула и сонно потянулась. Потом она заметила взгляд Алисы, и лицо ее расплылось в широкой удивленной улыбке, как будто она хотела сказать: «Ой! Поверить не могу! И ты здесь!»

С водительского сиденья вдруг раздался громкий храп, и по лицу девочки пробежал испуг. «Не бойся, — сказала Алиса, — это папа».

— Девочка плохо спала, — сказала Алиса и посмотрела на Ника. — Она не засыпала, пока мы не начинали ехать.

Ник машинально кидал в рот еду и смотрел прямо перед собой.

Алиса посмотрела на Мадисон и моргнула. Злая, непонятная девчонка за столом и была той малышкой. Та девочка, что улыбалась в машине, была Орехом.

— Мы ездили всю ночь, — сказала Алиса Мадисон. — Стоило нам остановиться, ты начинала плакать во все горло.

— Знаю. — Мадисон снова помрачнела. — Вы везли меня до самого Манли, потом остановились на парковке, мы все вместе заснули прямо в машине, потом ты принесла меня на пляж, и там я первый раз повернулась на животик. Вот так вот.

— Да! — взволнованно произнесла Алиса. — Ты перевернулась на коврике для пикника! Мы взяли тогда кофе из того кафе под синим навесом. А еще тосты с ветчиной и сэндвичи с сыром.

Все было и как будто вчера, и как будто миллион лет назад.

— Мне было восемь недель, а я уже могла проспать всю ночь, — встряла Оливия. — Правда, мама? Я была чемпионкой по сну!

— Подожди, подожди… — сказала Алиса, поднимая руку и стараясь сосредоточиться.

Она ясно вспоминала то утро. Полосатый костюм девочки. Щетина и красные глаза Ника. Резкие крики чайки, особенно белой на фоне очень синего неба. Они так устали, что в голове было пусто. По крови бежал живительный кофеин. Они были родителями. Их переполняло ощущение чуда и ужаса, восторга и усталости оттого, что они — родители.

— Мама! — заныла Оливия.

Если она вспомнила тот день, значит может вспомнить и все то, что было, когда родилась Мадисон. И то, что было до того дня, когда Ник собрал вещи и ушел.

— Мама… — повторила Оливия.

Да замолчи же ты наконец! Она будто шла ощупью, но ничего другого ей не оставалось.

У нее только и было что то утро.

— Но Ник… — начала она.

— Что? — хмуро, раздраженно откликнулся он.

Она и правда ему не нравилась. Не то чтобы он ее больше не любил. Она ему даже не нравилась.

— Мы были так счастливы.