Что значит мыслить? Арабо-латинский ответ

Такой союз не может состояться по очевидным теологическим причинам: ввиду иерархии, неизбывной несоразмерности слуги и Господа, но прежде всего потому, что вообще, как и говорил Авиценна, одно не становится другим. Принцип формального отождествления через становление ложен, и ничто не меняется настолько, чтобы превратиться во что-то иное: каким бы ни был накал, размах становления, оно никогда не может сравняться с порождением сущего.

Но аль-Газали заимствует у Авиценны и еще более захватывающую формулу. В предельной краткости, доступной арабскому языку, она звучит как huwa huwa. Слово huwa соответствует личному местоимению «он», и его повторение может значить: «он, вот этот, есть он, вот тот», подобно тому как мы говорим «это (есть) то» или, скорее, «это тождественно тому». Что как раз и невозможно. Существо не может иметь в субстанциальном плане никакой иной перспективы, никакой иной судьбы, кроме как быть самим собой либо уничтожиться. Чтобы ни утверждал в порыве мысли великий суфий Абу Язид аль-Бистами, мы не меняем свою природу подобно змеям, меняющим кожу во время линьки. Поэтому когда речь идет об отношении между двумя вещами, выражение «huwa huwa» может пониматься только в широком, переносном смысле. Любое рассуждение о слиянии (слиянии через становление и становлении вплоть до слияния) – лишь поэзия; каждое слово о нем – метафора, усиливающая выразительность и убедительность, но не более того.

Давайте поразмышляем, говорит аль-Газали, над строкой аль-Халладжа: anâ man ahwâ wa-man ahwâ anâ, «я тот, кого я люблю, он, кого я люблю, – это я». Что можно прочесть в этом слиянии влюбленных? Конечно, не реальное тождество двух существ, но лишь то ощущение единения, что вызывается восторгом влюбленности. Не то чтобы любящий есть любимый (huwa huwa), скорее всё происходит, как если бы он таковым был. Таким образом, идея отождествления не основывается на некой теории бытия, допускающей полное превращение, она отражает особого рода психологию, психологию wajd, экстаза, эмоции, душевного потрясения, при котором человек растворяется в вещи, в любимом, в Боге, и велика опасность – вплоть до бреда и ереси – спутать «приступ пропадания» (Барт) с уничтожением в реальном растворении. Нет слияния в жизни, говорит, должно быть, теолог, есть лишь фантазии о слиянии, которым язык, гиперболизируя свои образы, может придать видимость абсолюта. Лакан в своей лекции «Третья» говорит то же самое, но немного по-другому: «Речи быть не может о том, чтобы два тела стали одним, чтобы они настолько сблизились, что сжались в одно. Я не зашел так далеко, чтобы вставлять это в свой текст, но скажу, что лучшее, что мы можем сделать в этих знаменательных объятиях, это сказать: „Прижми меня покрепче!“, но мы же не прижимаем другого к себе так, что он лопается, – так что нет в природе никакой редукции к Единому. По-моему, отличная шутка».

6. Выражение «huwa huwa» («он он») имеет, однако, более радикальный смысл, представляющий интерес для мысли. Еще до значения тождественности двух вещей оно обозначает бытие самим собой, и Авиценна использует его для того, чтобы отличить случай Бога от случая всего остального сущего. Только о Боге можно сказать «huwa huwa», то есть «он есть Он», так как Бог есть сам по себе, тогда как всё остальное есть через Него. Бог – единственное существо, необходимое само по себе, и его независимость служит основанием для исключительности его полной самотождественности. Обо всем остальном, следовательно, можно говорить отрицанием: «lam yakun huwa huwa» (то есть «он, huwa, не есть он, huwa»), и это может значить не только что никакое существо в мире не становится другим, не является другим, пусть и став им, но и что оно даже не является самим собой, совершенно тождественным самому себе, поскольку полностью собой, huwa, является только то, само бытие чего есть существование, то есть то, чье существование не обусловлено никакими внешними причинами. Когда я мыслю, я никогда не становлюсь другим, ведь я в любом случае никогда не являюсь собой.

Без этого невозможно понять человеческую мысль. Вопрос об отношении к объекту вторичен. Мыслить – не значит становиться и затем быть вещью, миром, потому что мышление есть акт существа, которое заведомо не является самим собой. Аверроэс сказал бы, что разум, конституирующий индивида, есть вначале чистая потенция, что он пуст, что он ничто, но Авиценна, в свою очередь, добавил бы, что этот разум сам по себе не является необходимым, что он беден и пуст до существования, а значит – обусловлен и зависим в той мере, в какой существует. Иначе говоря, всякая мысль есть в своей основе несопряжимый акт невменяемого.