Что значит поцелуй?

Первая из них — Лука, обрадовавшийся появлению старой знакомой, как родной! Парень чуть ли не запрыгал со стулом, так был счастлив первому номеру в списке новых проделок. Вспомнив свой намек маркизу на магию воздуха, он дождался, когда Синегадина раззявит рот и попытается издать первый сиплый вопль, а потом натянул магической сетью ее платье, заставив ткань, как под порывом сильнейшего ветра, облепить баронскую наследницу с анатомической точностью.

Два благодарных зрителя, чей разговор юноша подслушал, невольно ахнули при виде «супового набора» местного производства — семья барона в здешних краях была довольно известна. Давешний шутник, мечтавший услышать ругань из уст красавиц, не дожидаясь грядущего счастья, выругался сам. Лука аж заслушался. Все-таки северяне ругаются совсем не так, как моряки-южане.

Одновременно с первым «мощным аккордом» леди Синегад за сценой произошло новое волнение: птички обрели свободу летать и… испражняться на головы и платья многочисленных леди, мечтавших окольцевать хозяина «гостеприимного» дома.

В панике несколько леди выбежали на сцену и таки порадовали крепкими словами сидевшего перед Лукой шутника.

— Как здорово, что нас сюда пригласили! — поделился он восторгом со своим другом, сидевшим с отпавшей от изумления челюстью. — Скажи, ведь возбуждает?

— У меня просто нет слов! — после некоторого мычания и пары-другой крепких словечек друг вспомнил и вежливые выражения.

Представление продолжилось, но список участниц резко сократился. Впрочем, зрители были всем довольны. Краем уха Лука услышал, как один из гостей, знаменитый столичный критик, высказался насчет того, что «это безобразие — свежее течение в изрядно застоявшейся реке театрального искусства», и пообещал, что в следующем сезоне таких представлений на столичных подмостках будет не счесть.

Лука — молодой гениальный режиссер инкогнито — аж заухмылялся от удовольствия. Если что, они с сестрой не пропадут: сбегут от опекуна и подадутся в театр!

До финиша, то есть до сцены, дошло не так много девушек. В активе Виолы оказались карканье Синегадины и всеобщая охота за птицами, распевающими от радости обретения свободы, а также публичное скандальное изобличение Вириты Амо, которую потерявшая пташек леди Милилар обвинила в диверсии.

Из закулисных драчуний перед зрителями смогла появиться только потрепанная леди Пиморк. Скромная девица попыталась сыграть на арфе трясущимися руками, терзая струны вместе со слухом одуревших гостей, но быстро сдалась — расплакалась и убежала, освободив сцену для некой Зукании Альфрон. Эта невеста произвела неизгладимое впечатление тем, как посреди декламации стихов с ее лица кусками стала отпадать кожа. Как впоследствии оказалось, то был лишь грим, щедро наложенный нервничающей леди. Рыдающую девушку слегка утешило громогласное обещание столичного критика разоблачить в газете неважное качество косметики, которое год от года «становилось все более низким», что, безусловно, и привело к конфузу.

Лука держался за бока: сдерживать хохот с каждым «выступлением» становилось все сложнее. Какая жалость, что он не мог смеяться так, как хотелось! Его останавливал пристальный взгляд обеспокоенного маркиза, мелькавшего рядом с местом очередного скандала. За ним по пятам ходила пара дюжих слуг, которым опекун близнецов иногда что-то серьезно говорил, после чего те попеременно исчезали, заставляя Луку нервничать. Он шкурой ощущал угрозу от этих маневров.

Скрытое напряжение в зале нарастало. Небольшую передышку все получили лишь во время успешного выступления Сивиллы Лукрень, она вышла после «потерявшей лицо» леди Альфрон.

От ангельского пения Сивиллы оттаяла даже вдовствующая маркиза, которая последние полчаса демонстрировала гостям лицо человека, нещадно тужившегося из-за запора. Видимо скандальное поведение невест пришлось леди не по душе. Тем удивительней, что она так и не решилась положить конец явно провальному вечеру.

Возможно, успех Сивиллы Лукрень внушил леди Каларон надежду, что теперь все пойдет как надо, но близнецам нужно было совсем другое…

Конец вечера был еще слишком далек. Виола и Лука вошли в раж и останавливаться на достигнутом не собирались.

Как ни удивительно, но самой несчастной особой на этом празднике жизни была отнюдь не одна из потрепанных, ославленных и отмеченных птичьим пометом невест. Эри Стиранн откровенно тяготилась своими обязанностями, вынуждавшими ее неотлучно находиться при вдовствующей маркизе. Секретарь ее сиятельства не могла скрыть тоску, с которой встречала каждое новое происшествие…