Чтоб полюбить сильней...

В начале августа я обучал своего молодого, первопольного сеттера: июль и август — самое лучшее время для подготовки подружейных собак. В это время молодняк тетеревиных выводков и перепелов отлично выдерживает стойку, подпуская молодую собаку на близкое расстояние, и потому неопытная «ученица» может крепко стоять, не нарушая критической границы: птица не взлетит самовольно — она поднимается «на крыло» только после того, как собаке будет дана команда: «Вперед!» Выполняя ее, сеттер начинает подвигаться осторожными шажками от места стойки к птице, сидящей в траве.

Поиском сеттера надо умело руководить, он должен обыскивать места в указанном направлении и не далее 40—60 метров от хозяина.

Я направил сеттера к опушке густых зарослей, вдававшихся клином в поляну.

Тут он случайно потревожил прятавшееся в кустах семейство мелких оленей-косуль: в десятке метров впереди меня выскочили два маленьких косуленка. Они удивленно остановились, потом перебежали полянку. Но тут же из зарослей послышался тихий призывный голос их матери, и косулята немедленно вернулись обратно, совсем не стесняясь меня.

Отозвав сеттера «к ноге», я ушел, очень сожалея, что на этот раз со мной не было фотоаппарата.

В конце августа я опять пришел в эти места и услышал стрекотание сорок. Причину их «сигнала» всегда надо выяснять!

В сотне метров от места моей первой встречи с косулятами на заросшей лесной дорожке я нашел мертвого косуленка. Он, раненый, видимо, имел еще силы убежать, но… погиб. Над ним-то и стрекотали сороки.

Решил пройти к месту обитания семейства косуль, чтобы проверить, нет ли там разгадки этой лесной трагедии. Из опушки уже никто не выскочил, но оттуда послышался тихий, как мне показалось, с оттенком страха и нежности, голос взрослой косули.

Захожу в чащу кустарников. Вблизи зашуршали ветки.

Косуля-мать стояла около второго косуленка, на его спинке была подсохшая рваная рана от дробового заряда. Крупные глаза матери, обращенные ко мне, выражали панический ужас — она боялась и за свою жизнь, а еще больше, наверное, за жизнь своего больного детеныша (он не мог встать и убежать), и мать не уходила от него.

Что я мог предпринять и как помочь искалеченному маленькому животному? Лучшее, что мог сделать, — это поскорее уйти, чтобы к их мученьям не прибавлять еще чувство страха. Ведь они не понимали, что не все люди жестоки и не все способны причинять такие вот страдания животным ради своего непонятного удовольствия выстрелить в живую мишень!

Калека

Декабрь. Глубоким пушистым снегом засыпаны леса, луга, поля. Снег «шапками» покрывает ветви деревьев. Рано утром, встав на лыжи, иду «читать рассказы», написанные ночью обитателями зимнего леса: их следы четко отпечатаны на чистой снежной «бумаге».

Вот след зайчишки, пробежавшего здесь перед рассветом. Но как-то странно отпечатались следы задних лапок! Решил пройти по следу.

Идти долго не пришлось: из снежного надува у кустов выскочил зайчишка и запрыгал как-то боком, едва сохраняя равновесие.

Зайчишка знал, куда бежать. Рядом, за опушкой, в осиннике, проходит заячий «тракт». Выскочив на него, он ускорил прыжки и скрылся.

Тропки зайцы протаптывают, чтобы лучше запутать следы, так как по такому «тракту» за ночь пробегают десятки зайцев, и все, помогая друг другу, затаптывают следы ранее пробежавших. Вторая причина — по тропинке бегать легче, чем по рыхлому снегу.

К сожалению, эти спасительные тропки одновременно являются и местом массовой гибели зайчишек. На них браконьеры расставляют проволочные петли, а сами отправляются к себе домой. Утром, с рассветом, идут подбирать несчастных задохшихся зверьков.

Так нельзя! Это не охота, не спорт, а хищническое истребление зверя!

Вдали на тропе послышался крик, похожий на плач ребенка, — так кричат зайцы в минуту смертельной опасности. А ведь это, наверно, я против своей воли и желания загнал зайчишку в петлю, поставленную браконьером!

Пробежав на лыжах по тропе, увидел зверька. Он задыхался в петле. Пока распускал проволоку, разглядел: на правой задней лапке у коленного сустава сквозь шкурку виден конец кости.

Лапка была перебита выстрелом еще осенью по «чернотропу», почерневший конец кости напоминал о невероятных муках, перенесенных зайчишкой в долгие, морозные зимние ночи.

Зайчишка отдышался и, может быть, даже почувствовал благодарность ко мне, но выразить ее, конечно, не смог. Мы расстались.

На той же тропе пришлось снять и уничтожить еще несколько десятков проволочных петель.

Жестокость

В начале августа я забрел на заболоченную низину среди бора — этот сырой луг, покрытый кое-где зарослями тальника, перемежающегося травянистыми полянками, когда-то был местом обитания белых куропаток, теперь бесследно исчезнувших.