Чтобы человек стал Богом

   — Была ли месса истинной жертвой, полезной для нашего спасения? В этом случае было неявно и автоматически допущено, в противовес Писанию, что Крестная жертва не была единственной Жертвой, принесённой однажды и навсегда, — это позиция католиков.

   — Или же Жертва Христа на Кресте была действительно единственной и истинной жертвой Нового Завета, и тогда месса не могла более быть истинной жертвой, несмотря на свидетельство Предания, а только воспоминанием, напоминающим о единственной спасительной жертве, — это позиция протестантов.

В категориях времени, которыми мы располагаем, следует признать, что не было более никакого решения. Не было никакого средства поддержать цельность первоначальной Церкви. Богословы были вынуждены выбрать, даже если приходилось потом мудрить, чтобы минимизировать ущерб. Вот уже около сорока лет различные исследования, проводимые со всех сторон, соединились и дали лучшее понимание таинства Евхаристии. Это были исследования отца Одона Казель, бенедиктинца от Марии Лаах[78]. Отец Казель исходил из понятия «таинство» как оно понимается, в основном, в религиях греко-латинской античности. Но двигала им глубокая интуиция в том, чем должно быть христианское таинство. Параллельно этому продвигались вперёд труды по изучению ментальности первобытного человека, и сам отец Кастель к концу своей жизни обращал внимание на эту конвергенцию. Затем приходит обнаружение «воспоминания» в Ветхом Завете, и почти везде очень быстро поняли, что именно под этим ракурсом следует переосмыслить таинство Евхаристии.

«Творите сие в моё воспоминание … Глубокий смысл святой Тайной вечери можно понять только через объяснение её литургической традицией Ветхого Завета … Иисус просто не мог захотеть сказать: “Творите святую вечерю для воспоминания обо мне.” Такое понимание текста исключается лучшими экзегетами, которые считают необходимой интерпретацию евхаристии в свете еврейской литургии и, в особенности, литургии пасхальной трапезы». Этот текст принадлежит протестантскому богослову Максу Туриану (Max Thurian)[79].

Другой протестантский богослов Герхард Ван Лееув, которого мы уже упоминали в связи с первобытными людьми, хорошо излагает решение этого вопроса: «Смерть Христа в евхаристии не повторяется, а скорее представляется, в смысле «участия» представляемого в том, что представляется»[80].

Отец Буйе уточняет: «Можно хорошо понять этот способ, который совершенно отличен от театрального представления или представления в воображении или от всякого физически реального повторения»[81].

Вот что ещё говорит отец Даниелу: «… самопожертвование Христа существует в трёх различных видах. Это одно и то же священническое действие, имевшее место в определённый момент истории, которое вечно присутствует на небесах, и которое существует под видом таинств»[82].

Мы находим здесь в точности те же три этапа, как и в мифе: действие космического масштаба, которое действительно имело место в потоке времени, но которое трансцендентно времени и которое не проходит вместе с ним, и культовое представление его может действительно включить в другой момент потока времени. «Именно это действие…, как исключение, было освобождено от времени, чтобы существовать вечно и через таинство присутствовать во все времена и во всех местах»[83].

Именно такое полное изменение перспективы объясняет то, что протестантский пастор Жан де Ваттевиль смог опубликовать впечатляющее исследование «Жертвы в евхаристических текстах первых веков»[84]. Заключение этой тщательной и строгой работы в том, что нет никакого нарушения связи между установлением Христом тайной вечери и учением или практикой апостолов, равно как между апостольской традицией и евхаристическим богословием первых веков. Итак, все обсуждаемые тексты утверждают, что евхаристия есть жертва и жертва крестная.