Чтобы люди помнили

Однако вернёмся к творчеству Е. Урбанского. Чуть раньше съёмок в фильме «Баллада о солдате» он начал работу над своей второй крупной ролью в кино. Это была картина Михаила Калатозова «Неотправленное письмо», в котором он должен был сыграть роль таёжного проводника Сергея. Сюжет фильма был незамысловат: пожар в тайге отрезал четверых геологов от лодок с продовольствием и снаряжением, и им пришлось спасать друг друга от разбушевавшейся стихии. Однако настоящей удачей для Урбанского эта роль так и не стала. Как писал критик И. Лищинский: «Героя Урбанского в „Неотправленном письме“ мы запомнили плохо. Произошло это, думается, не только оттого, что в этом на редкость богатом талантами фильме нет верной соразмерности художественных средств, а поразительная фотография Урусевского заслонила актёров. Важнее то, что сам образ Сергея не обладает художественной самостоятельностью. Движение образа преднамеренно, его построение нарочито. Неотёсанный, диковатый таёжник и его тонкая, фатальная любовь к городской девчонке, которая больше всего любит Москву, бабушку и мороженое (в этой роли снялась Т. Самойлова. — Ф.Р.); нарочитый контраст мощи Сергея и угловатой беспомощности его соперника в любви — молодого геолога, щуплого и узкогрудого (первая роль в кино Василия Ливанова. — Ф.Р.).

Внешний облик Сергея Урбанский передал точно и убедительно: властная повадка, свободные и вместе с тем рассчитанные движения охотника, тяжёлая хозяйская походка. Но внутренний мир Сергея скрыт от нас. Урбанскому — столь внимательному к духовной жизни своего персонажа — здесь как будто не за что было ухватиться».

Эта неудача заметно отразилась на творческой карьере Урбанского — в течение последующих полутора лет он отвергал все другие предложения сниматься в кино. И лишь в 1960 году согласился сняться у режиссёра, которого искренне уважал, — у Г. Чухрая.

В отличие от «Баллады о солдате», где у Урбанского был короткий эпизод, в новом фильме Чухрая «Чистое небо» ему досталась главная роль — Героя Советского Союза, лётчика Алексея Астахова. По своей драматургии эта работа была одной из самых сложных в творческой биографии актёра. По сюжету картины его герою пришлось пережить самые разные жизненные коллизии: успех на службе, внезапную любовь, вражеский плен, изгнание из партии, неверие в людей и, наконец, медленное обретение веры в себя, в любимого человека. Всё ли удалось Урбанскому в этой роли? Всё тот же И. Лищинский писал:

«Полной удачей роль Алексея Астахова не назовёшь. Во многих эпизодах Урбанский не преодолел (да и мог ли?) декларативность и прямолинейность драматургии. Видно, и политический фильм требует неповторимых психологических решений, внутренней подлинности мыслей и поступков. Этой подлинности актёр добивается не всегда».

Между тем широкому зрителю фильм понравился. Свидетельством этого было то, что в прокате 1961 года он занял 2-е место, собрав на своих сеансах 41,3 млн. зрителей. В том же году он собрал целый урожай призов на фестивалях в Москве, Мехико и Сан-Франциско. По опросу журнала «Советский экран» он был признан лучшим фильмом года.

Не менее интересно складывалась и театральная судьба Урбанского. За восемь лет своего пребывания в Театре имени Станиславского он сыграл на его сцене 14 ролей. Он играл Мышлаевского в «Днях Турбиных» М. Булгакова, Джона Проктора в «Сейлемских ведьмах» А. Миллера, чекиста Лациса в «Шестом июля» М. Шатрова, Пичема в «Трёхгрошовой опере» Б. Брехта.

И всё же, несмотря на то что к середине 60-х годов Урбанский был одним из ведущих актёров Театра имени Станиславского, ни одну из сыгранных им ролей в театре он не считал до конца удавшейся.

В повседневной жизни он был довольно общительным и взрывным человеком. Он прекрасно играл на гитаре, пел, о чём есть немало свидетельств людей, близко знавших его в то время. Например, его пению завидовал сам Владимир Высоцкий, который в те годы делал свои первые шаги в песенном творчестве.

Ю. Никулин вспоминал: «Урбанский был незаменимым человеком в компании. Как он пел — никто не мог. Я любил петь под гитару, старался, но никогда не мог, как он, вот эту, знаменитую: „Эх, кабы знала бы, да не гуляла бы тёмным вечером, да на бану. Эх, кабы знала бы, да не давала бы чернобровому, да уркану“, и потом: „Вышла я да ножкой топнула, а у милого терпенье лопнуло“. Когда он это пел, мороз шёл по коже, все готовы были кричать от восторга…»

Различные творческие вечера, в которых ему приходилось участвовать, Урбанский не любил. Причём в этом не было ни грамма пренебрежения к зрителям, которые пришли на встречу с любимым кумиром. Просто актёр не считал себя кем-то выдающимся, откровенно стеснялся своей славы и, чтобы скрыть это своё состояние, порой дерзил со сцены наиболее ретивым зрителям.

Совершенно другим человеком Урбанский был в семейной жизни. По словам его жены Д. Ритенберг, он был добрым и хорошим мужем, называл её ласковым именем Джуника.

В театре одним из близких его друзей был тёзка — Евгений Леонов. Вот что он вспоминал позднее об Е. Урбанском: