Чтобы люди помнили

Конец 40-х был не самым лучшим временем для советского кинематографа (в год выходило чуть больше десяти картин), однако в недрах ВГИКа уже готовились к выпуску в большую жизнь будущие звёзды советского кино, те, кому предстояло прославить его в 50–60-е годы. В числе этих звёзд была и волжская красавица с косичками Изольда Извицкая.

ВГИК она закончила в 1955 году. Однако в кино начала сниматься за год до этого, правда, исключительно в эпизодах. Её первые фильмы: «Тревожная молодость» (1955), «„Богатырь“ идёт в Марто» и «Первый эшелон» (оба — 1956). (На съёмках последней картины она познакомилась с 20-летним актёром Эдуардом Бредуном, который вскоре станет её мужем.) Ничего особенного в этих картинах Извицкой играть не пришлось, однако само участие в съёмках прибавляло уверенности совсем ещё неопытной актрисе.

В 1955 году режиссёр Григорий Чухрай задумал снять фильм «Сорок первый» по одноимённой повести Б. Лавренёва. На главные роли — Марютки и Говорухи-Отрока — были найдены начинающие актёры: Екатерина Савинова и Юрий Яковлев. Последнего очень рекомендовал режиссёру Иван Пырьев. Однако ни один из этих актёров в картину так и не попал по разным причинам: Савинову запретил снимать один маститый режиссёр, которому она влепила за приставания пощёчину, а кандидатуру Яковлева отклонил сам Чухрай. И тогда на съёмочной площадке появился уже популярный Олег Стриженов (в том году на экранах страны с аншлагами шёл фильм с его участием — «Овод») и никому не известная выпускница ВГИКа Изольда Извицкая. Правда, с её утверждением на роль не всё было гладко. Худсовет «Мосфильма» выступил против её кандидатуры, так как считал, что не удастся грациозной и красивой Извицкой сыграть диковатую и резкую Марютку. Однако Чухрай считал иначе, и его позиция была непреклонна. В конце концов худсовет удалось уломать, и съёмки картины начались. Но не прошло и нескольких недель, как внезапно всё остановилось. Слово Г. Чухраю:

«У меня вышел конфликт со сценаристом Колтуновым. Сценарий у меня фактически уже был до него, но я решил, что нужна всё-таки опытная рука драматурга. И вот Колтунов, воспитанный в правильном духе, сразу понял, какая это скользкая тема — любовь к врагу. Он мне сказал: „Не беспокойтесь, мы выйдем из этого положения“. И действительно вышел.

Мы писали так: один эпизод — я, другой — он. И вот он придумал эпизод: Марютка сочиняет стихи, и к ней являются души, образы погибших в песках товарищей и спрашивают: „Как же ты могла полюбить нашего врага?“ И она отвечает: „Никогда вас не забуду, и любить его я буду“. Это был эпизод оправдания. Я запротестовал против этого. Я сказал, что не хочу ни перед кем оправдываться, что и Марютка в этом не нуждается — она полюбила! Да, полюбила врага. Ну и что? Полюбила, и всё! А мне начали возражать: „Так нельзя. Чему мы учим нашего зрителя?“

Собрали худсовет на студии, и я готовился выступать с протестом, но накануне встретил Юткевича, и он мне посоветовал ни в коем случае этого не делать. Я удивился: „Ну как же я буду снимать эти эпизоды?“ — „И не снимайте! Когда поедете на натуру, там вы будете снимать то, что вы захотите. А если сейчас вы затеете спор, когда у вас так много противников, вы рассоритесь с ними и картину вам не утвердят…“ И я воспользовался его советом, а если бы не воспользовался, то погорел бы.

Григорий Львович Рошаль активно выступил против, он просто даже кричал: „Молодой человек стоит перед пропастью, а вы толкаете его! Вы понимаете, что даже теоретически эту картину нельзя поставить, потому что если зритель увидит симпатичного поручика, то он простит Марютке, что она влюбилась в него, но не простит выстрела. Если же поручик будет отрицательным, то зритель не простит Марютке то, что она его, такого, полюбила… Одним словом, этот фильм сделать нельзя! Вы что, не понимаете? Вы что думаете, молодой человек, что, кроме вас, никто не читал этого рассказа? Но сделать его уже нельзя! Вот когда работал Протазанов, тогда это было ещё можно, но сейчас нельзя…“»

Между тем судьба картины висела на волоске даже после того, как её всё-таки разрешили снимать. Высокие начальники не могли простить молодому режиссёру его смелость и в конце концов едва не привлекли его к суду. Повод был найден веский: почему на съёмках было потрачено так много денег? Как будто они не знали, что съёмки происходили в пустыне и тамошние погодные условия довольно часто сводили работу группы на нет. К счастью, Г. Чухраю удалось тогда всё это убедительно доказать.

Но даже когда работа над картиной была завершена и многими угадывался её будущий успех, кое-кто из участников съёмок в этом сомневался. Например, тот же Колтунов. На имя И. Пырьева он написал такую записку: «Уважаемый Иван Александрович. Только что я посмотрел материал картины молодого режиссёра Чухрая. Ставлю вас в известность, что под этой белогвардейской стряпнёй я не поставлю своего честного имени».