Чтобы люди помнили

Ещё одну историю про Андреева, относящуюся уже к 1979 году, рассказал автору этих строк сценарист и актёр Валерий Приёмыхов. Когда они с Динарой Асановой задумали снимать фильм «Никудышная», на одну из главных ролей должен был пробоваться Андреев. По сценарию герой Андреева умирает. Актёр категорически не согласился умирать на экране (видимо, был мнителен) и потребовал изменить финал. Но авторы фильма с этим не согласились, и Андреев в картину не попал. К тому времени на счету актёра было уже 50 фильмов. Свою последнюю — 51-ю роль — Андреев сыграл в 1981 году в фильме Георгия Данелии «Слёзы капали». Причём произошло это совершенно неожиданно для актёра. Тридцать лет назад, во время съёмок фильма «Путь к причалу», Андреев сильно повздорил с Данелией. Ссора была настолько серьёзной, что с тех пор они друг с другом не общались. И вдруг в начале 1981 года Данелия позвонил Андрееву домой и попросил его сняться в своей новой картине. Никакой обиды на режиссёра Андреев к тому времени уже не таил, поэтому с удовольствием согласился на его предложение.

В начале 80-х серьёзно заболела жена Андреева Галина Васильевна, и актёр большую часть времени проводил с ней. Он и сам тогда чувствовал себя не очень хорошо. Здоровье стало подводить: на съёмках фильма «Жестокость» в марте 1958 года его свалил тяжелейший инфаркт. Съёмки тогда заканчивались (оставалось три съёмочных дня), и Андреев, с трудом доиграв оставшиеся сцены, слёг в больницу. К счастью, тогда всё обошлось.

В 1975 году, во время съёмок фильма «Моё дело», старые болячки вновь дали о себе знать — у Андреева часто шла носом кровь, съёмку отменяли. Во время таких перерывов Андреев обычно отлёживался на специально принесённой для него раскладушке.

В середине апреля 1982 года Андреев съездил с Театром-студией киноактёра на гастроли в Куйбышев, вернулся в Москву и тут же занемог. Рассказывает сын актёра Борис Андреев:

«Утром, сразу же после его возвращения с гастролей, мы с отцом сидели на кухне, гоняли кофе и болтали о какой-то чепухе. (Уже почти два года у нас с ним был молчаливый договор — не заводить речь о самом волновавшем нас тогда — о болезни матери.) Вдруг отец приумолк и сказал совершенно неуместную, как мне показалось, фразу:

— Ты знаешь, что-то я устал очень. Наверное, это конец.

Даже сами эти слова казались нелепыми. Мысль о роковой, последней усталости, носящей какое-то сакральное содержание, никак не вязалась с этой могучей плеядой людей, к которой принадлежал и отец… Да, это преходящее, суетное — минутное расслабление. А отлежится, отоспится, как всегда, — и снова в бой… Но едва ли не утром следующего дня мать срочно вызвала меня с работы:

— Немедленно приезжай. Папу забирают в больницу…

У подъезда уже стояла пара медицинских спецмашин, а по квартире, уставленной кардиографами и какими-то хитрыми приборами, расхаживал в белых халатах целый консилиум врачей, укреплённый медсёстрами и санитарами: тогдашнее руководство Союза кинематографистов помогло организовать „саму Кремлёвку“ — рядовому народному артисту просто так всех этих спецпривилегий не полагалось.

— Он всё время спит, а просыпается ненадолго — начинает заговариваться, — растерянно бормотала мама.

Б.Ф. сидел на кровати уже одетый, сонно щурясь, ждал отправки.

— Ну вот, пошли синяки и шишки. Пироги и пышки кончились.

— Видишь, — воскликнула мама, — опять какую-то ерунду про пироги говорит!

Увы, это была совсем не ерунда. Чувство скептического юмора и в эти совсем невесёлые минуты проявилось: Борис Фёдорович очень уместно цитировал героя из давно полюбившегося романа (Это „Уловка-22“, а значит, Дж. Хеллер) Джозефа Хеллера. Кто знал, что все пироги и пышки и в самом деле кончились, ведь медики определили, по существу, простое переутомление, от которого быстро избавит высококвалифицированный и роскошный уход наподобие санаторного. О чём больше можно было желать в кунцевских кущах…

С собою отец взял рабочую тетрадь для записи афоризмов (он их называл — „охренизмы“. — Ф.Р.), очки и ручку…

Итак, было 24 апреля 1982 года, чудесная погода, славное настроение. Дело, кажется, шло на поправку: накануне нам позвонили из больницы и сообщили, что состояние Бориса Фёдоровича улучшилось и его даже перевели из отделения интенсивной терапии в обычное.

Мы сидели в палате и болтали о всякой всячине, предвкушая скорую встречу по-домашнему. Когда собирались уже уходить, отец вдруг спросил:

— Как вы думаете, почему это я лежал на площади у врат храма, а вокруг было много-много народа?

— ?..

— Ай, — он по-особенному, как только ему присуще было, досадливо отмахнулся рукой, — должно быть, приснилось. Ерунда какая-то.

Сколько ни упрашивали, он настойчиво вызвался нас проводить — хотя бы до коридора. Огромный и добрый, стоял, заслонив дверной проём, и глядел, как мы уходили. Нет, не мы. Тогда от нас уходил он.

Вечером, в половине одиннадцатого, позвонила лечащий врач… В это не хотелось, нельзя было поверить.