— Я не проклинал никого, — сказал он, — Если это и вышло, то случайно. Я не могу до конца контролировать свою силу, она слишком велика, и в некоторых случаях мои прорвавшиеся негативные эмоции могут причинять разрушения… Так у всех.
— Просто у тебя это проявляется особенно ярко, — саркастически заметила Кира, — жил человек спокойно, не понравился чем-то тебе и помер. Так?
— Вроде того… — хмуро согласился Эрн.
— Но так же нельзя!? — возмущённо воскликнула Кира, хлопнув по столу ладонью, — рядом с тобой и я превращаюсь в пороховую бочку. Стоит, к примеру, случайному мужчине на меня как-нибудь не так с твоей точки зрения взглянуть, не говоря о том, чтобы дотронуться, и он уже покойник. Что мне теперь, монашкой жить?! — она выразительно сверкнула на него своими огромными антрацитовыми глазами.
В её вопросе и взгляде не было, да и не могло быть ничего, кроме гнева, но Эрн мгновенно покраснел, точно от неприличного намёка. Он опустил свои длинные ресницы-лепестки и ничего не отвечал, продолжая водить тонким пальчиком по столешнице так, будто это занятие невероятно его увлекало.
Кирочка смотрела и как будто видела мальчишку в первый раз. В треугольном просвете расстёгнутого рубашечного воротничка точно лепесток магнолии среди листвы виднелось то удивительно нежное даже у брутальных мужчин место, переход от основания шеи к груди; той весной Эрну минуло шестнадцать, он был влюблён, и в свете этого обстоятельства его очарование обретало для Кирочки вполне определённый смысл… Ведь если бы она не была офицером Особого Подразделения, а он — колдуном апокалиптической силы, и им довелось встретиться в другом месте и в другое время… всё могло бы сложиться иначе… гораздо проще.
Прежде такая мысль никогда не приходила Кирочке в голову, а теперь она ужаснула её. Эрн до этой поры казался ей ребёнком, она воспринимала его симпатию как нечто не вполне серьёзное, как игру, как невинное увлечение, и вынужденное признание того, что он способен испытывать те же чувства, какие испытывает взрослый мужчина по отношению к женщине, отозвалось отвращением в её душе.
— Так что же нам делать? — повторила Кирочка уже не так грозно; гнев сменился растерянностью, она искренне посочувствовала Эрну, ведь он ни в чём не виноват, это так естественно в его возрасте — влюбиться и ждать от любимой встречного порыва, мысленно требовать от неё верности и такого же сосредоточения на любви всех мечтаний, тревог, надежд, какое испытываешь сам…
Но почему-то именно от Эрна Кирочка не могла принять эту волнующую данность природы; он был прекрасен настолько, что страшно было к нему прикоснуться даже со знанием, что она имеет на это полное право; он был всемогущ, и мысль, что ему дана власть над нею точно так же, как и над всей остальной материей, была для неё невыносима, она чувствовала себя крохотным камушком у него на ладони, который он случайно подобрал и по прихоти судьбы счёл красивым, но в любой момент может выбросить в море, если он ему надоест или приглянётся другой…
Кирочка продолжала смотреть на Эрна, с болью вдумываясь в пронзительное совершенство его черт, ощущая острее собственную ничтожность в свете этого совершенства, любуясь и терзаясь.
Он сидел, не поднимая глаз, цветя нежными розами щёк, трепеща от смущения перед своим первым смутным сладостным желанием…
— Ты же понимаешь, что это невозможно, Эрн, — произнесла она, гордо признавая за собой право камушка на ладони оставаться независимым и неуязвимым.
Он так ей ничего и не ответил, порывисто выскочил из-за столика и побежал к выходу из кафе, туда, где за стеклянной дверью стоял в распахнутом длиннополом чёрном пальто и неторопливо курил, щурясь на яркое солнце, Крайст.
Глава 8
1
Когда Кирочка пришла принимать смену у Крайста, на кухонном столе лежала роза. Яркие лучи солнца из-за шторы падали на нежные раскрытые лепестки таким образом, что просвечивали их насквозь, отчего казалось, будто бы цветок светится изнутри, источает мягкое розовое сияние.
— Ты собираешься на свидание, Крайст? — крикнула Кирочка в комнату, — Желаю тебе удачи!
— С чего ты взяла? — удивился Билл, возникший на пороге кухни.
— А разве это не твоя роза?
— Нет.
Кирочка задумчиво приподняла цветок со стола. Роза была длинная, пышно распустившаяся, с крупной тяжёлой головкой. На упругих сочных лепестках поблёскивали мелкие капельки росы — её как будто только что сорвали в саду — столь свежий цветок — редкость в магазинах большого города.
Осторожно держа розу за крепкий стебель, чувствуя её тонкий сладкий аромат, она невольно вспомнила другую, подаренную Сашем Астерсом, восхитительно и страшно бордовую, как зрелое вино или кровь…
Крайст куда-то исчез, а вместо него рядом с Кирой возникла хрупкая фигурка Эрна.
— Это тебе, — прошептал он, и щёки его, зарумянившись, затмили нежностью и свежестью красоту розовых лепестков, — от меня…
— Где ты её достал? — спросила Кирочка строго, — Наколдовал?
Эрн кивнул.
— Я не возьму.
— Но почему?