Чуб земли. Туланский детектив

Налила себе камры — по-холостяцки, в немытую кружку. Вцепилась в нее двумя руками: горячая, зараза, а мне того и надо! Сама не заметила, как замерзла, но идти наверх за теплым домашним лоохи было лень. «Интересно, — вдруг подумала я, — а если бы мне пришлось заказывать такую подушку, что бы я хотела видеть и слышать по ночам? Чтобы приходил не сразу и из какого-нибудь неожиданного места, это понятно. А еще? Чтобы говорил: „Солнышко мое маленькое“? Бр-р-р, жуть какая! Нет уж, пусть лучше молчит и… Да, точно, пусть молчит. Все не так ужасно… А между прочим, мне ведь и придется заказывать такую подушку! Или до заказа дело не дойдет? Да, пожалуй, скорей всего не дойдет, мне ведь только мастера найти нужно… Еще бы знать точно, что я этого действительно не хочу. Но ведь я-то хочу? Пожалуй. Даже теперь, после этого цирка с чужим болваном, не отказалась бы попробовать провести ночь с собственным. Это же будет не чужая глупая фантазия, а моя; к тому же не фантазия даже, а память, ожившие воспоминания — чем плохо?..»

Я совсем разволновалась. Встала, обшарила дом, наконец отыскала в буфете едва початую бутылку «Джубатыкской пьяни». Ненавижу это пойло, но в доме держу зачем-то. А Осский Аш, который очень люблю, никогда домой не покупаю. Чтобы не спиться, что ли?.. Понюхала, поморщилась, но сделала пару глотков. Считается, что выпивка успокаивает нервы и навевает сон, а мне сейчас именно это и требовалось.

Вместо сна во мне почему-то проснулся аппетит. Пришлось снова вставать и устраивать обыск. Еды в доме не было, кроме баночки гугландского травяного варенья и мешочка болотных орехов. В связи с происхождением орехов вспомнила: «утонуть в твоей сладенькой трясиночке», — и расхохоталась, бессильно уронив голову на руки. А успокоившись, вдруг устыдилась. Да, люди часто кажутся друг другу смешными и нелепыми, особенно когда речь идет о таких вот интимных пристрастиях, глупых словечках, которые нельзя произносить при посторонних, но можно и даже нужно нашептывать на ушко тому единственному в мире человеку, которому они предназначены. Вовсе не обязательно покойная туланская старушка была дурой и размазней, просто во времена ее юности такие вот идиотские приторные словечки наверняка были обычным делом, нормой, как для нас, скажем, прошептать: «Хорошая моя», уткнувшись губами в шею. А для нее такая немногословность — дикарство или душевная холодность, можно спорить на что угодно.

«Если бы у меня была такая вот подушка, — думала я. — Такая же, только сделанная по моему заказу. И вот я бы жила-жила, каждую ночь запиралась бы в спальне — не сны волшебные по заказу глядеть, а кое-что покрепче, послаще, почти как настоящее!.. И потом умерла бы, а какая-нибудь девица из сыскной конторы взялась бы разбираться с моей подушкой и ужасалась бы: „Вот же дурища какая!“ Или, еще хуже, ржала бы, как вот я нынче…»

Я отхлебнула еще пару глотков из бутылки, закусила вареньем и вдруг разревелась, чего со мной уже очень давно не случалось. Так давно, что я чуть не сказала «никогда», но это, конечно, было бы некоторым преувеличением.

Я сидела в своей гостиной и ревела как младенец: долго, громко и даже с удовольствием. Оплакивала бедную туланскую старушку, сочинившую себе юного кудрявого любовника, и себя я тоже почему-то оплакивала. То ли за компанию, то ли потому, что вдруг поверила, что мы с этой мертвой мечтательницей — одно и то же, никакой разницы, кроме нескольких несущественных деталей. Когда мне казалось, что слезы вот-вот иссякнут, я делала очередной глоток, словно бы и правда полагала, будто Джубатыкская Пьянь быстро и легко превратится в слезы и вытечет из меня вон вместе с невесть откуда взявшейся жалостью и болью. Наплакавшись, я уснула прямо в гостиной, на ковре — не то чтобы сил не было добраться до спальни, просто там меня ждала лиловая подушка с розовыми цветочками, а мне отчаянно хотелось быть от нее подальше — не знаю уж почему. Вроде бы не труслива и не брезглива — а вот нашлась и на меня управа.

А утром меня разбудил сэр Джуффин.

Он каким-то образом открыл мою дверь, вошел в гостиную и замер, изумленно уставившись на пустую бутылку из-под Джубатыкской Пьяни и мое неподвижное тело на полу. То есть это я так предполагаю, что он замер. Как было на самом деле, не знаю: спала без задних ног. А проснулась оттого, что шеф поднял меня с пола и поставил на эти самые задние ноги, без которых я только что так распрекрасно обходилась.

— С тобой все в порядке? — спрашивает.

А я мычу что-то несуразное, башкой квадратной трясу. Ничего не понимаю.