Чучело. Игра мотыльков. Последний парад

Однажды мне приснилось, что меня превратили в жабу, что у меня вместо лица жабья морда. А Степаныч поволок меня к зеркалу, а я отворачиваюсь, плачу, боюсь на себя взглянуть, вот тогда он и облил меня впервые холодной водой, чтобы я очухалась. После я одним глазком на себя взглянула — вижу, нормальная, не жаба. Обрадовалась, помню, засмеялась, дурочка, и захлопала в ладоши. Не знала, что я жабой навсегда стану, что мне дадут такое прозвище, потому что Степаныч, для смеха, рассказал соседям про мой сон, а когда я появилась во дворе, то кто-то из малолеток крикнул: «Смотрите, вон жаба пришла!» И пошло-поехало: жаба, жаба! А Степаныч сказал тогда: «Из жабы знаешь какая красавица вырастает?.. Первейшая. Только для этого надо терпение и немного удачи». — «А что такое удача?» — спросила я. А он ответил: «Ну, это чудо. Будешь ты жить-жить, потом произойдет в твоей жизни чудо, и ты станешь красавицей».

Сколько лет с тех пор прошло?.. Десять. А я так и осталась жабой, и никакого чуда. Из двора прозвище со мной переехало в детсад, оттуда в школу, а теперь по беспроволочному телеграфу в училище. Да мне на это наплевать. Когда злюсь, могу за «жабу» по морде съездить, а иногда рассмеюсь вместе со всеми, если настроение хорошее.

А Степаныч, наивняк, все еще ждет для меня чуда. Да я его не переубеждаю, не хочу разочаровывать, раз он верит в сказки.

Тут я очухалась и вспомнила, что мне надо до училища написать Косте в колонию и приготовить Глазастой кисель. Вчера я запаслась на базаре клюквой. Цены там, я вам скажу, обалденные. Я возмутилась. А баба-торговка закричала: «Хочешь — покупай, а не хочешь — отваливай!» Я же ей миролюбиво, а она орет. Хорошо бы ей опрокинуть таз с клюквой, подумала, пройти мимо, зацепить локтем и опрокинуть. А по этой клюкве все бы ходили и давили ее сапогами — вышла бы кровавая история. Из принципа я купила клюкву у сморщенной худенькой старушки, мне ее жалко стало, я у нее купила два стакана вместо одного.

Тут я посмотрела на часы — уже семь. Закрутилась со страшной скоростью. До училища надо приготовить кисель Глазастой, чтобы взять с собой, потому что, если возвращаться домой и потом готовить, наверняка опоздаешь в больницу. Там строго, передачи принимают только в положенное время.

На готовку я ловкая и быстрая. В один миг отжала из клюквы сок, отжимку залила водой, прокипятила, процедила, добавила крахмалу и сахару, а потом влила туда клюквенный сок. Вливала его медленно, помешивая в кастрюле деревянной ложкой. Поймала себя на том, что улыбаюсь: мне нравилось, как свежая, ярко-малиновая струя сока растворялась в горячей темно-багровой жидкости. Поставила кисель студиться в таз с холодной водой, а сама села строчить письмо Косте. Только тут поняла, отчего улыбалась, когда варила кисель: о Косте думала. Я часто ему писала, но не получила ни одного ответа. Не обижалась, он ведь в колонии, а я на воле. Правда, он передавал мне приветы через Лизу, если та не врала из жалости. А вчера Лиза объявила, что через месяц Костю выпустят — ей Глебов об этом сообщил. А меня от этой новости прямо в жар бросило, я закричала: «А вы уже написали ему об этом?.. Он знает?» А она ответила, что еще нет, что ждет, когда будет приказ о Костином досрочном освобождении. Тут я обрадовалась и прикусила язык, сразу решила срочно ему написать, вдруг мое письмо придет первым, пока казенная бумага доползет до колонии, и Костя узнает именно от меня, что его освобождают. Вот почему я так спешила с письмом. Лизок сообщила мне об этом на ходу, она торопилась, ей было не до разговора, непривычно намылилась куда-то. Впервые в этом году. Подумала, хорошо, что Степаныча нет, а то бы расстроился. Он привык за эти месяцы, что Лиза всегда сидела дома и каждый вечер заходила к нам. Весь вечер я прождала, но Лизы все не было и не было, и я легла спать, чтобы не привлекать внимания Степаныча к ее отсутствию.

«Самурай, привет! — написала я. — С большой радостью узнала, что тебя выпускают раньше срока! Вот и кончились твои беды! Приезжай побыстрее, все тебя ждут. И ребята из группы, и девчонки, — врала я, потому что наша дружная компания давно рассыпалась, каждый жил своей жизнью, — но особенно, конечно, я!»

Я перестала строчить и несколько раз прочитала то, что написала. Потом почему-то вычеркнула слова «особенно, конечно, я», подумала, а чего про это писать?.. И заторопилась дальше, потому что время подгоняло. «Не хотела я тебя огорчать, но что поделаешь, у нас случилось настоящее горе. Даже не знаю с чего начать?.. Чтобы тебе было понятно, напишу все по порядку, а то у меня путаница в голове, я еще не очухалась от всех новостей.

Только ты не расстраивайся, у нас уже все налаживается.

Итак, начинаю… Сначала у Глазастой умерла мама. Без всякой болезни. Описываю тебе момент смерти со слов Глазастой. Они вместе пришли в ателье, чтобы заказать Глазастой платье ко дню рождения. Ей стукнуло четырнадцать. И у них дома по этому случаю намечалась большая тусовка.

Эх, сейчас ты узнаешь, что учудила эта четырнадцатилетняя.