Чучело. Игра мотыльков. Последний парад

— Конечно можно. Будешь спать на диване в большой комнате.

Вот тут-то я поклялся быть верным Наташке до конца и отказался от Надежды Васильевны, хотя это было моим заблуждением.

Хуже нет на свете, чем предательство. Это уж точно. Я не хочу оправдываться и не хочу чистеньким выскочить из этой истории. Я на самом деле так думаю.

Однако жизнь прекрасна, и надо упрямо идти вперед. Надо идти вперед, не задерживаясь на мелочах жизни. Надо уметь быть выше их.

Я пошел дальше своей дорогой, сначала задыхаясь в пыли, то есть путаясь в собственных мыслях и поступках, потом наконец окреп и вернулся к повторному радостному открытию Надежды Васильевны, «замечательного человека неподдельной души». (Последние слова, как видите, взяты в кавычки, ибо они принадлежат тете Оле. Естественно, эти слова высшей похвалы не имели непосредственного отношения к Надежде Васильевне, поскольку тетя Оля в то время ее не знала.)

В этот трудный момент нашей жизни у меня возникла светлая мысль познакомить Надежду Васильевну с тетей Олей.

Я подумал: хоть Надежда Васильевна и необыкновенно умная, а все равно в этой истории с Наташкой тетя Оля сможет ей помочь и словом и делом.

Вот у меня был такой случай в прошлом году. Один из моих первоклашек задумал бросить школу. Он лежал целыми днями в кровати и потерял всякий интерес к жизни. И никто не мог догадаться, в чем дело. Я его потащил к тете Оле, почти волоком тянул: он не хотел идти. Оказалось, он подарил своей соседке по парте будильник, который взял дома без спроса, а его родители взяли будильник у девочки обратно. И он после этого не мог пойти в школу. Стыдился. И никому не говорил это целых три дня! А тете Оле выложил через полчаса после знакомства. Все были удивлены, даже я, который знал, что тетя Оля умеет так заглянуть в душу, что перед нею раскрываются все — и необыкновенно умные, и умные, и даже форменные дураки.

— Пошли? — предложил я Наташке.

По-моему, она была готова пойти за мной.

— А если она не ушла? — неуверенно спросила Наташка.

— Положись на меня, — сказал я. — Мы пройдем через соседний подъезд.

Взял ее за руку — в который раз! — чтобы вести дальше.

«В путь, в путь! Усталым путникам нужен отдых», — так всегда говорила мне в детстве тетя Оля, когда я уставал и хныкал и не хотел идти дальше. И каждый раз загадочно звучащие слова «усталым путникам», обращенные ко мне, восстанавливали мои силы.

— В путь, в путь! — крикнул я. — Усталым путникам нужен отдых!

Мы вошли во двор и нырнули в соседний подъезд.

* * *

Я вышел к Надежде Васильевне впервые без всякой радости. Поэтому и на лифте не поехал, а побрел пешком, желая набраться сил для разговора.

Надежда Васильевна стояла на прежнем месте. Она была одета явно не по погоде: в новое прекрасное пальто. Это меня еще больше насторожило, и слова, которые я заранее приготовил о том, что Наташка ушла из дому и теперь временно будет жить у меня, застряли в горле.

— А-а-а, добрый вечер, — обрадовалась мне Надежда Васильевна. — Ты куда в такую погоду?

— Я люблю дождь, — ответил я неестественно хриплым голосом. — А вы такси ждете?

— Нет, — ответила она и смахнула каплю дождя, которая упала на рукав ее прекрасного пальто, — Наташу.

— Наташу? — переспросил я, продолжая прикидываться, что ничего не знаю, хотя мне было это неприятно.

— Я зашла за ней в школу, как мы условились, но она меня не дождалась… И вот куда-то пропала.

— Это с ней бывало и раньше, — сказал я.

— А я что-то волнуюсь, — ответила Надежда Васильевна.

— Зря волнуетесь. У нее здесь подруг полный дом, и все ее любят, — успокоил я. — Зашла к кому-нибудь и заигралась.

Зачем я это говорил, было совершенно непонятно, но говорил, и все.

— Я всех обегала, — сказала Надежда Васильевна. — Никто ее не видел.

После этого разговор наш увял. От дождя и волнения меня стал бить озноб. К тому же я всегда чувствую неловкость, когда люди молчат, хотя хорошо знаю, что неловкость от этого не надо испытывать. Молчи столько, сколько тебе самому хочется, а говори, только когда у тебя есть в этом необходимость. Тетя Оля часто мне напоминала: «Слово надо беречь, ибо оно свято, оно способно выражать мысль. Человек, который говорит, — творец. Поэтому никогда не надо просто болтать. Болтовня унижает слово».

Вспомнив эти слова, я легко промолчал еще минут десять и немного окреп для дальнейшего разговора.

— «Прежде чем отчаиваться или разочаровываться в ком-то, объясни ему все хорошенечко, он и поймет». Так говорит тетя Оля.

— Вот как, — многозначительно произнесла Надежда Васильевна.

— Тетя Оля давно бы помирилась с Наташкой, — сказал я.

— А кто тебе сказал, что я с ней поссорилась? — спросила она. — Впрочем, это не имеет значения… Продолжай, я тебя слушаю.

От этих ее слов слегка пахнуло ледяным ветром, но отступать было поздно.

— Да, — сказал я, — у нее свой метод.

— Какой же?

— Она всегда все прощает, — сказал я, незаметно поглядывая на Надежду Васильевну. — С ней легко и просто.

Я опять посмотрел на Надежду Васильевну. По-моему, мои слова произвели на нее благоприятное впечатление, и я отправился в дальнейшее путешествие.