Чучело. Игра мотыльков. Последний парад

Первые два дня Наташка старалась прорваться ко мне, но я ее не пускал. Но на третий день она, видно, не выдержала, и передо мной появился дядя Шура. Он спросил, как мои дела, что это меня не видно и не заболел ли я. Между прочим спросил о школе. Конечно, это была Наташкина работа: видно, принесла из школы на хвосте. Я ему честно ответил, что эта школа мне не по душе. Он, как всегда, был лаконичен, он только сказал: «Обидно» — и больше ничего. А на следующий день мне позвонил Сашка и зазвал меня в старую школу. И я пошел, и все мне были рады. А бывшие первоклашки чуть с ума не сошли от радости. Я обошел все школьные закоулки, наговорился со старыми знакомыми, был совсем счастлив. Но странное дело: я чувствовал, что это уже не мое и возвращаться сюда мне не хотелось, и это привело меня в такое состояние, что на следующее утро я отправился в свою новую школу.

И только совсем недавно я узнал, что звонок Сашки устроил дядя Шура. Вот это друг! Не кричал, не бил себя кулаком в грудь, а помог. Не то что я.

Тут в моей голове вдруг сложилась простейшая формула для действия. Раз Надежда Васильевна любит Наташку, почему бы Наташке не полюбить Надежду Васильевну?

Наташка кончила подметать пол, достала из шкафа старую, забытую скатерть и сказала:

— Боря, помоги мне постелить скатерть.

От этих ее слов, от того, что она достала скатерть, которую так любила Надежда Васильевна, меня просто выбросило из кресла, как из катапульты. «Ого! — подумал я. — Кажется, можно действовать!»

Мы расстелили скатерть и теперь стояли с разных сторон стола друг против друга.

Почти одновременно мы подняли головы от розовой поверхности скатерти, и наши глаза столкнулись, и Наташка догадалась, о ком я думаю. Потому что она сама думала о Надежде Васильевне!

— Ты изменилась за последнее время, — сказал я. — Глаза у тебя усталые.

— Уроков много задают, — ответила Наташка и отвернулась.

— Конечно, — сказал я. — Это тебе не первый класс. — И решился. — Слушай, я давно хотел с тобой посоветоваться… — Небрежно так произнес, а у самого все внутри напряглось. — Вот жили три человека… А потом разъехались. Двум от этого плохо, а одному хорошо… Что в этом случае делать?.. Как поступить?

Я повернулся к ней спиной, чтобы сесть в кресло, а когда обернулся, ее в комнате не было. Скоро она вернулась, неся в руках кувшин с цветами. Поставила его на стол, и в комнате стало совсем как прежде.

— Розовые цветы на розовом, — сказал я, как когда-то говорила Надежда Васильевна.

— Вот придет папа, — сказала Наташка, не обращая внимания на мои слова, — а у меня чистота.

— Наташка, — сказал я, — а почему ты мне ничего не ответила?

Наташка промолчала.

Я тяжело вздохнул.

— «Нет ничего горше самовлюбленной юности, — сказал я словами тети Оли. — Все-то они знают, все понимают, во все лезут, все решают и поэтому бьют очень сильно».

Наташка ничего не успела ответить, потому что хлопнула входная дверь и раздался голос дяди Шуры:

— На-та-ша!

Наташка, не отзываясь, схватила меня за руку и втащила в свою комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Это была ее любимая игра: она пряталась от дяди Шуры, а тот долго ее искал. Но на этот раз из этого ничего не вышло.

Мы услышали, как дядя Шура вошел в первую комнату, на секунду остановился, а потом стремительно ее пересек, резко открыл дверь, увидел нас… и улыбка сползла с его лица.

— Здрасте, дядя Шура, — сказал я.

Он был так чем-то раздосадован, что даже не ответил мне.

— Ты одна… все убрала? — спросил он у Наташки.

— Да, — ответила Наташка.

И тогда я догадался, что́ ему пришло в голову, когда он увидел убранную комнату.

— Папа, правда красивые цветы? — спросила Наташка.

— Очень, — ответил дядя Шура и снова, конечно, подумал о Надежде Васильевне.

Все здесь напоминало о ней: скатерть, цветы, Наташкина виолончель, заброшенная на шкаф. А у меня в голове совершенно некстати зазвучала песенка, которую мы вчетвером распевали, и я еле сдержался, чтобы ее не запеть.

— Мне кто-нибудь звонил? — спросил дядя Шура, снял трубку телефона и нетерпеливо постучал по рычагу: — Телефон, что ли, испортился?

И тут я решил, что неплохо было бы побеседовать с дядей Шурой без свидетелей и кое-что ему сообщить, чтобы поднять настроение.

— Сейчас я вам позвоню, чтобы проверить, — сказал я.

Выскочил из комнаты, вбежал в свою квартиру, набрал номер телефона и, когда услышал голос дяди Шуры, сказал:

— Дядя Шура, вам привет…

— От кого? — автоматически спросил он.

— От Надежды Васильевны, — выпалил я. — Я ее встретил на Птичьем рынке. А знаете, что она там делала? — Я сделал длинную паузу, чтобы окончательно поразить дядю Шуру. — Она искала собаку… породы чау-чау для своей дочери!

Тут я замолчал и молчал долго-долго, но все-таки перемолчать дядю Шуру не смог. Известно, у него редкая выдержка.

— Алло, дядя Шура! — крикнул я. — Вы слышите меня?

— Да, да, — ответил дядя Шура.

— По-моему, Надежде Васильевне пора возвращаться, — сказал я.

— Ты думаешь? — очень серьезно спросил дядя Шура.

— Конечно, — ответил я воодушевленно. — И это я беру на себя.

— Спасибо, — сказал дядя Шура и повесил трубку.