Чучело. Игра мотыльков. Последний парад

Они остановились, и девочка, которая бежала к ним навстречу, поняла свою ошибку и тоже остановилась, а Витька без слов, без радостных восклицаний бросился к нему.

Ростом он стал повыше, а плечики на ощупь такие же худенькие были, и спинка тоненькая, и гнулась от малейшего прикосновения, и пахло от него забытым мальчишеским теплом, и острижен он был наголо.

«Ну успокойся, — сказал он Витьке. — Что это тебя остригли?»

Витька ему ничего не ответил и не оторвал от его груди головы, видно, боялся расплакаться.

«Корью он у нас переболел», — вмешалась женщина.

Лусия стояла рядом, скинув платок на плечи, и исподтишка изучала Витьку.

Он случайно перехватил взгляд девочки, и она застеснялась и немного отошла назад и снова остановилась, прислонившись к стене.

Он помнит, Лусия тронула его за рукав, и ему почудилось, что у нее и у той девочки у стены одинаковые испуганные глаза.

«А вот это Лусия, — сказал он Витьке. — Она будет жить с нами».

Витька с подозрением посмотрел на Лусию. Та протянула к нему руку, хотела погладить по голове, но Витька резко отстранился, и ее рука повисла в воздухе.

«Она хорошая, — сказал он. — Придется тебе взять над ней шефство».

Нет, и это на Витьку тогда не подействовало, и он почувствовал себя неловко перед этой девочкой, которая смотрела на него с такой грустью, точно он был виноват, что приехал и увозит от нее последнего ее дружка, и перед женщиной. И он громко сказал:

«Она испанка. — Тогда это были магические слова. — По-русски говорит плохо».

И Лусия порывисто обняла Витьку, как самого близкого человека, как сынишку, которого давно не видела и вдруг снова нашла. Она всегда была порывистой и правдивой и не думала, вернее, у нее не было времени для того, чтобы подумать, как приличнее поступить, когда все кругом только что слышали, что Витька ее видит впервые. Она встала перед ним на колени и заглянула ему в глаза и снова обняла, и Витька улыбнулся ей в ответ.

— Он, знаешь, — сказал Сергей Алексеевич, — был немного странный. Например, любил ходить под дождем. Как, бывало, дождь, надевает пальто — и на улицу. И еще он не умел свистеть. Все ребята умели в два и в три пальца и колечком, а он не умел. Он не был храбрым: боялся темноты, никогда не дрался, но скрывал это от ребят. Как-то поспорил, что ночью пересечет из конца в конец городское кладбище, и пересек, но потом даже днем боялся туда заходить.

Они ехали на прогулочном катере вдоль берега, хотя Сергей Алексеевич почти не помнил, как они попали сюда.

На катере было мало людей, тихо, и прохладный морской ветерок слегка успокоил старика. Коля это заметил и с какой-то отчетливой грустью ждал продолжения рассказа.

— А-а-а, здрасте вам! — Перед ними стоял Здоровяк. В руках он держал бутылку пива. — Угощайтесь. — Он бесцеремонно сунул старику в руку стакан, чтобы налить пиво.

— Нет-нет! — сердито и решительно ответил Сергей Алексеевич. — Оставьте нас в покое.

— Удивляюсь, — примирительно сказал Здоровяк, сделал несколько неуверенных шагов по палубе, остановился и радостно крикнул: — Вспомнил! В прошлом году в Перми вы в цирке тоже подставным работали. — Он засмеялся и погрозил Сергею Алексеевичу пальцем: — Смотрите вы у меня!

Но ни Коля, ни Сергей Алексеевич не откликнулись на его слова. Коле они показались неподходящими и какими-то бесстыдными. А Сергей Алексеевич почти ничего не слышал, и он снова рассказывал Коле, и видения настойчиво преследовали его. Он передавал Коле самую суть, историю, а сам видел свою жизнь во плоти. Действительно, как сильны видения: они объемны, имеют запах, цвет и вкус. Он видел лица Витьки и Лусии, смотрел, как Лусия причесывалась, прикусывая от напряжения нижнюю губу, как Витька умывался, стараясь не намочить лица. Разве все это передашь словами?

Он вспоминает день рождения Лусии. Простое событие, но перед его внутренним взором все это просыпается, и он видит нарядный стол в их комнате в Витебске, на Володарской, и бутылку вина, которую он с таким трудом достал для Лусии. Это был черный мускат, пахнущий свежей хлебной корочкой, и губы от него делались липкими. У них было такое хорошее настроение, и они просто, без слов сели на широкий диван, обитый коричневой кожей, и смотрели друг на друга и смеялись.

Даже не верится, что он когда-то так жил, что мог смеяться без причины. Но Лусия… Как же можно было не радоваться, когда она была рядом! Разве это расскажешь мальчику, и разве он поймет! Ему можно просто сказать, что на дне рождения Витька подарил Лусии шапку-ушанку. Но ведь это пустые звуки, а не слова, передающие смысл необыкновенного события.

Все получилось не просто. Они сидели, значит, на диване, и смеялись, и смотрели на нарядный стол и на бутылку черного муската, которую должны были распить, как вдруг почувствовали, что настроение у них начинает портиться.

«Где-нибудь заигрался с товарищами, — сказал он. — А может быть, классное собрание…»

Она промолчала.

«Давай пока за твое здоровье. — Он взял эту самую знаменитую бутылку и налил ей в рюмку вина. Надо было как-то ее развеселить, и он добавил: — Ты только понюхай, как оно пахнет…»