Чудаки и зануды

Тут явились грузчики и стали выносить наши вещи. Мама и их угостила. А соседи всё подносили еду и выпивку, галдёж стоял будь здоров, и облако табачного дыма под потолком густело с каждой минутой.

Старик Юхолайнен принёс гармошку, а мама подыгрывала ему на саксофоне. Я лежала, свернувшись, на коробках у стены и наблюдала за этими дурацкими танцами. Седерстрем, закрыв глаза, танцевал с дылдой Бюлундихой. Один из грузчиков кружил по комнате фру Энгман. Пятилетний сынишка Нюстедов уселся на пол и пытался кормить Килроя холодными рыбными тефтелями из банки, которую неизвестно где раздобыл.

Вдруг посреди этого бедлама зазвонил телефон. Это был Ингве.

— Позови, пожалуйста, маму, — попросил он, когда я сняла трубку.

— Её нет, — соврала я.

— Я знаю, что она дома, — не поверил он. — Почему вы до сих пор не выехали?

— Она уже отчалила.

— Я знаю, что она ещё там, — повторил Ингве. — Ну да ладно, увидимся завтра утром.

— Кто звонил? — спросила мама.

— Какой-то псих ошибся номером, — ещё раз соврала я и улыбнулась.

Господин Викман, рассекавший комнату широкими шагами, наступил в остатки рыбных тефтелей и отдавил Килрою хвост. Пёс взвыл и удрал на кухню. Этого он уже стерпеть не мог: сперва пичкали всякой гадостью, а потом ещё и хвост отдавили! С меня тоже было достаточно. Я опять взобралась на коробки и заснула.

Не знаю, который был час, когда мама разбудила меня:

— Пора ехать.

Спросонья я только хмыкнула. Никто не заметил, как мы исчезли.

— Всё-таки жалко уезжать, — вздохнула мама в дверях.

— Угу, — согласилась я, хотя моё мнение ничего не значит.

Хрустальная люстра слегка покачивалась от сквозняка. Блики плясали по обоям, по тёмным пятнам, оставшимся от картин и прочей дребедени. Луна снисходительно наблюдала спектакль, разыгрывавшийся внизу: танцы среди брошенной мебели, стол с остатками угощения, пустые стаканы и дымящиеся окурки.

Мы кое-как примостились среди коробок. Я положила голову маме на колени.

— У меня такое чувство, будто мы что-то забыли, — пробормотала мама и погладила меня по голове.

Я не ответила. Мне было всё равно. Она вечно всё забывает. К тому же уйму вещей она оставила в квартире нарочно. Я задремала под убаюкивающий шум мотора и не видела ни мостов, ни улиц, по которым мы проезжали, ни тысяч огней, какими Стокгольм украшает по ночам свой деньрожденный торт.

Глава вторая, в которой мы выясняем, что именно забыли, ищем пропажу и я размышляю, каково жить с такой мамой, как моя

Сквозь пыльные окна в комнату вливалось солнце — занавесок ещё не было, и свет бил прямо в глаза. Но разбудили меня какое-то непонятное ворчание и стоны.

Оказалось, это мама. Она спала высоко на матрасе, брошенном поверх коробок с вещами. Одна нога в блестящем чулке свешивалась вниз. Я же спала, завернувшись в одеяла.

Что-то было не так!

Не так я привыкла просыпаться. Не от маминого храпа, не от солнца, слепящего глаза, не на чужом полу. Обычно меня будил холодный мокрый нос, тыкавшийся в живот, в руку или в ухо. Замечательное пробуждение!

Я села и прислушалась.

На улице гомонили чайки и дрозды-рябинники. Из ящиков доносилось извечное тиканье часов. Но не было слышно ни привычного цоканья когтей по линолеуму, ни умиротворённого скрежета собачьих зубов, грызущих ботинки, ни уютного ворчания и сопения, неизменно сопровождавших сон Килроя.

«Килрой! Вот кого мы забыли!» — сообразила я.

Как же можно было забыть собственную собаку? Я просто взбесилась. Невероятно! Невозможно! Впрочем, вполне в мамином духе. Скажите спасибо, что она и меня не забыла в придачу.

Я обшарила весь дом, хоть и понимала, что это бесполезно. Напрасно я прислушивалась, не донесётся ли из коробок какой-нибудь собачий звук. Кроме тиканья часов, ничего слышно не было.

Чем дольше я искала, тем больше свирепела, ведь я понимала: всё напрасно. Я обыскала гостиную, прочесала кухню, поднялась по скрипучей лестнице наверх. Там было две комнаты: моя, выходившая на море и свалку, и спальня мамы и Ингве.

Ингве, как я уже говорила, мамин приятель. Можно подумать, она раздобыла этого зануду по дешёвке на какой-то распродаже. Он носит галстуки и маленькие шляпы, скрывающие лысину.

Что за невезуха! Сначала тебе приходится уехать из Веллингбю от Лолло, Уллис и других друзей в полуразрушенную развалюху в Чоттахейти [2]. Потом привыкать жить с этим придурком в шляпе. А в довершение всего — потерять Килроя! Это уж слишком!

Я слетела вниз по лестнице, едва не проломив ступеньки, пронеслась через кухню и свалила сложенные у стены коробки. От такого грохота и мёртвый бы проснулся. Но мама спала, ворчание сменилось теперь тигриным рыком, при этом она безмятежно улыбалась во сне. Этого я стерпеть не могла: она ещё и улыбается!

Я выхватила что-то из сумки и швырнула в маму. Оказалось — пакет с мукой. Он угодил ей прямо в голову, треснул, и мука разлетелась белым облаком.

— Почему ты не можешь быть как все нормальные матери? — заорала я.

— Эй! — послышалось из мучного облака. — Кто это?