Чудаки с Улики. Зимние птицы

Людмила рубила только что привезенный сушняк. У Милешкиных что с плеч, то и в печь. Возле каждого двора стены березовых и лиственных поленниц, а в ограде Милешкиных валялось несколько сучковатых чурок, к которым не единожды подступали с зазубренным топором Людмила и Василек. Милешкины каждую зиму сжигали дотла жерди городьбы и весной снова загораживали свой огород.

В каждом доме был глава семейства, хоть пьяница, лентяй, а все-таки мужчина, худо ли бедно, однако дров на зиму он запасал: самый никудышный мужичонка не станет позориться, сжигая изгородь. В доме Милешкиных хозяин появлялся годом да родом. Людмила числилась замужем, и дети имели законного отца, но отец странствовал в экспедициях по сопкам. В эту зиму, писал, изыскивает путь для Байкало-Амурской магистрали в Баджальских горах. Заглядывал в родное семейство сам Милешкин нарядным. Сиживал со стариками, наплетая им с три короба про полезные ископаемые в тайге, распаливал в дедах напрасную тягу к странствиям и, не успев научиться отличать Петрушу от Мишутки, опять увеивался в далекую экспедицию.

Потому-то Людмила и тягала на себе тальник и жгла изгородь.

Пока разгоралась печка, Василек и Люсямна тоже уснули. Людмила поужинала супом и засиделась за столом одна. Думала, что надо бы посмотреть склад, где она числится сторожем. Склад за огородом, но ее разморило от тепла и усталости, так бы и сидела не двигаясь. На дворе морозная мгла, деревня спит, только изредка брешут пугливые собаки. Отодвинув от себя тарелку и плетеную хлебницу, Людмила положила руки на стол, на руки — тяжелую голову. Загорись в эту минуту колхозный склад, она, наверно, не нашла бы сил подняться. Образ мужа то появлялся в ее сознании, то, как в тумане, исчезал. Ни обиды, ни зла не было теперь у Людмилы на Милешкина.

Школьницей Люда и минуты не тратила перед зеркалом. Утром, проснувшись, плескала несколько пригоршней холодной воды на лицо, и в карих, всегда удивленных глазах сна как не бывало. Щеки пылали, губы и того ярче; темные волосы, вьющиеся у висков и над высоким лбом — длинные, небрежно связывала на затылке попавшейся под руку тесемкой или прядкой волос — и уже девушка загляденье!

С детства росла вольной птицей Людмила. Родители не шибко старались, чтоб их «доча» прилежно училась, говаривали: «Знание от ума. Сколько в тебе ума положено, на столько и потянешь в школе, а строгостью и битьем ума не прибавишь — последнее загубишь. И много ли надо требовать науки от девчонки? Могла бы своих ребятишек потом пересчитать, с нее и хватит». Нравилась Людмиле литература, история и география — получала пятерки, математику тянула на три вперемежку с двойками.

Весной, когда речка Улика разъедала лед, начинали зеленеть бугорки и солнце грело так ласково, что в избу не хотелось заходить, Люда вовсе отбивалась от школы. Бывало, идет утром на уроки и не заметит, как очутится на речке. Очарованная перелетом и пением птиц, просиживала до полудня на берегу, не сводя блестящих, мечтательных глаз с тихого течения воды.

Женихов Людмиле не надо было искать: вокруг нее всегда хороводились свои парни, навяливали дружбу и любовь командировочные. Ухаживали за ней молчуны с твердым характером, непьющие, некурящие, грамотные. Родители дали совет дочери: «Иди за Тимку Милешкина. Сундуков с шелком и бархатом он тебе не припасет, зато характером легкий и тебя, ветреную, поедом не заест. Придешь в полночь — не набросится с кулаками, проспишь до обеда — только порадуется. Не задушит Милешкин в тебе веселую душу, не оборвет перья-крылышки, чего еще надо для счастья? Но и сам будет вольным Тимка. Может век с тобой прожить, не вылазя за порог избы, а может и сразу после свадьбы укатить в неведомые края, откуда ты никакими крючками не выдернешь его».

Как предсказывали старики, так и вышло.

Вздрогнув, Людмила проснулась. Радио не бормотало, свет не горел, только дружно посапывали ребята. Значит, уже за полночь. Она зажгла керосиновую лампу, закрыла трубу печки, раздела детей, вялых и тяжелых, уложила их в постели и, бодрая от короткого сна, надела полушубок и вышла на улицу.

Ни огонька, ни звука в деревне. Месяц выпростался из хмари облаков и обливал желтоватым светом огороды и улицы. Шла Людмила к складу через свой огород по широкой, укатанной автомобилями дороге и равнодушно думала, что земли пропало добрых соток пять.

С каких-то пор навадились шоферы ездить к складу через огород, напрямую. Ругалась с шоферами Людмила, да что толку. Отшучивались, отсмеивались водители — что им слова женщины! Другое дело, если б мужчина поговорил с ними.