Чуден Днепр

– Мне самому услада думать о тех днях.

– Господин Дворецкий! За храбрость в войне с турками, за мужество в плену и, наконец, за утверждение славы польского оружия в Европе, вручаю вам сию награду!

Раскрасневшийся от гордости и похвал Рудан глубоко поклонился и принял из рук короля резную шкатулку. Велико желание казака поскорей увидать, чем полнится ларчик, но, не будучи уверен в совершенстве своих придворных манер, он смирил любопытство. Скользнувшая по лицу монарха улыбка сменилась приготовленной миной печали.

– Мой друг, в том же бою, что тебя пленили, твой отец был ранен. Я прикомандировал к больному лучшего своего лекаря, и тот поставил на ноги Исая Дворецкого. Увы, давеча я получил печальную весть – рана вновь открылась.

– Ваше величество, я весьма обеспокоен, разрешите следовать домой, к больному батюшке!

– Поспешай, Рудан! И передай родителю мою великую благодарность за доблесть и за доблестного сына и непременно возвращайся под мои знамена!

2

Рудан торопится домой. Тревога гложет сердце. По-прежнему любит отца, хотя в последние годы окрепли прежде мягкие шипы несогласия. “Забыть о разномыслии, – думал Рудан, – лишь бы жил, пусть и увечный!”

Днями Рудан едет верхом, ночами сон не идет к нему. Вспоминает отчий дом, годы учения, друга Миколу Шилохвоста.

Исай Дворецкий, подстароста, по осени самолично отвозил сына в Киев, в братскую школу, а по весне забирал обратно. Во львовский иезуитский коллегиум повзрослевший Рудан отправился сам. Чужая вера претила, а все ж славное было время!

“Я лучше прочих школяров успевал в предметах, – смакует воспоминания Рудан, ворочаясь с боку на бок, – никто так ловко не болтал по-польски, никто так бегло не читал латынь. Не зря классный дядька нахваливал, дескать, у меня память необычайная, дар с людьми сходиться и их язык перенимать. В плену я и турецкий и татарский выучил! Впрочем, Микола мне не уступал. В чистописании и красноречии, пожалуй, упреждал меня. А уж талантом к сочинительству его бог наградил. Где он обретается? Скрытный, о семье скудно говорил. Обязательно разыщу!”

Турецкий плен, вернее рабство двухлетнее, всякую думу черным пятном метит. Прав король. Суровое испытание для гордого духа. Нейдет из головы мысль: “Кто выкупил меня? У отца сроду таких денег не было. Кто платил? Кому обязан? Быть в долгу – что в неволе жить!”

3

Там, за холмом, сердцу любезная усадьба. Родной очаг не за красу мил, а оттого, что свой. Рудан пришпорил коня. Дворовый слуга едва уберегся, отворяя ворота всаднику.

Отец лежал на раскладной кровати, в саду, в тени яблоневого дерева. Тут же стояла плетеная корзина, полная яблок. Лицо Исая бледнело в оправе длинных темно-каштановых волос. “Батюшка не поседел. А ведь он плох”, – мелькнуло в голове Рудана.

– Сынку! Успел! Господу нашему слава! Повидаю тебя перед кончиной! Я отхожу, Рудан, – вскричал Исай голосом, слишком крепким для умирающего.

“Нет, не умрет. Это страх и воображение”, – подумал Рудан. Он опустился на колени перед спартанским ложем больного, обнял отца за плечи, поцеловал в лоб.

– Ты непременно поправишься, отец. Король вновь посылает к тебе лекаря, он прибудет днями.

– Король добр к нашей семье. Вчера мне донесли, что ты награжден – слухи мчатся быстрее лошадей. “Эй, Варлам! – крикнул Исай домоуправу, – распорядись-ка о бане и об обеде. Видишь, Рудан приехал. Есть у нас гость дороже?”

К вечеру потянуло прохладой. Рудан и Варлам помогли больному переместиться в дом. Исай полулежал, облокатясь на пирамиду подушек. Сын пристроился рядом. Отец скептически оценивал свою перспективу, вознамерился осенить сына заранее приготовленными наставлениями.

– Сынку, мало осталось мне дней жизни. Знаю, ты горд, не жалуешь непрошенных советов. Снизойди, однако, и выслушай своего старика.

Рудан набрал побольше воздуха в легкие, приготовился смиренно внимать.

– Мое первое наставление тебе – покуда мысль не созрела вполне, не торопись задуманное оглашать, тем паче действовать поспешно. Совет такой годится?

– Разумеется, отец.

– Продолжу. Ссор остерегайся, но ежели дошло до драки, действуй так, чтоб остерегался недруг. Согласен?

– Разумеется, отец.

– Охотно слушай, меньше говори. Ведь слушая, ты приобретаешь, говоря – лишь отдаешь. Принимаешь это?

– Разумеется, отец.

– В дружбе будь до конца верным, но не бескорыстным. Расчет дружбе не вредит. Помню, ты любил Миколку Шилохвоста. Какого он роду, какого племени? Темная лошадка. Я бы поостерегся с таким сближаться.

– Он хороший товарищ. И умен.

– Запомни, сынку, в равной мере худо ждать возврата долга и тяготиться ролью должника.

– Прости, отец, я перебью. Упомянув о долгах, ты уколол дремавшую тревогу. На чье золото турки обменяли твоего сына?

– Не удивлен вопросу. Деньги явились из города Божин, что на нашем чудном Днепре. Богатый купец дал. Еврей по имени Эйзер. Община сделала складчину. Верой в твою великую будущность Эйзер мне польстил. Тебя спасая, он для своих мостит дорогу к большему преуспеянию.

– Евреи вложили состояние в мою карьеру. По гроб жизни буду обязан их нечистому племени.