Чудеса Антихриста

И какое у нее лицо! Какое лицо! Может быть, она была и не красавица, но у нее были такие глаза, которые говорили, молили и жаловались даже тогда, когда лицо улыбалось. Да, Гаэтано, пожалуй, не стал бы писать или вырезывать с этого лица Мадонну, для этого оно было слишком бледно и худо, но ведь Господь-то уж, наверное, знал, почему Он не дал таких глаз румяному и круглому личику.

Когда донна Элиза поцеловала ее, она положила голову ей на плечо и несколько раз вздрогнула от рыданий. А потом она подняла голову и улыбнулась. И казалось, что эта улыбка говорит: «Ах, так вот каков мир! Как он прекрасен! Дайте мне поглядеть на него и улыбнуться ему! Может ли несчастная взглянуть на него и позволить глядеть на себя? Могу я открыть свое лицо?»

Ах, все это она сказала без слов, одной своей улыбкой! Какое у нее лицо! Какое лицо!

Но тут Гаэтано перебил донну Элизу:

— Где она теперь? — спросил он. — Я тоже должен увидеть ее!

Донна Элиза взглянула в глаза Гаэтано. Они горели словно озаренные пламенем, и на висках его выступила краска.

— Ты еще успеешь увидать ее, — резко сказала она и раскаялась в каждом произнесенном слове.

Гаэтапо увидал ее тревогу и понял, чего она боится. И он решил сказать ей сейчас же о своем намерении уехать в Америку.

Он понял, что эта чужая синьорина должна быть очень Она сна. Донна Элиза была убеждена, что Гаэтано полюбит ее, и почти обрадовалась, услыхав, что он хочет уехать.

Потому что все же это казалось ей лучше, чем видеть его мужем бедной девушки, дочери вора.

VI. Миссия дона Маттео.

Однажды в послеобеденное время дон Маттео, настоятель церкви, надел тщательно вычищенные башмаки, новую сутану и расположил свой плащ красивыми складками. Лицо его сияло, когда он проходил по улице; и он благословлял женщин, сидящих за прялками у дверей домов, таким нежных движением руки, словно он раздавал им розы.

Через уличку, по которой шел дон Маттео, было перекинуто, но крайней мере, семь арок, как будто каждый дом хотел соединиться с тем, который стоял напротив него. Маленькая и узкая, она извивалась в гору, представляя из себя наполовину лестницу, наполовину улицу. Сточная канава всегда была переполнена, а под ногами валялись апельсиновые корки и капустные листья, о которые легко было поскользнуться. На веревках снизу доверху висело белье. Развеваемые ветром мокрые рукава рубашек и тесемки передников задевали по лицу дона Маттео. И при этом сыром, противном прикосновении дону Маттео казалось, что его гладит по лицу покойник.

Уличка заканчивалась небольшой мрачной площадью, где дон Маттео и остановился перед одним старым домом. Это было большое четырехугольное здание, почти без окон. В него вели две большие лестницы с широкими ступенями и две огромные двери с тяжелыми запорами. Стены были из черной лавы, а кирпичный пол лоджии весь зарос плесенью и так густо был покрыть паутиной, что даже проворные ящерицы с трудом пробирались между ней.

Дон Маттео с такой силой постучал дверным молотком, что раздался гул. Из всех домов по соседству начали выглядывать женщины и переговариваться между собой. А прачки у фонтана на площади приостановили свою работу и стали шептаться и строить догадки.

— Что здесь надо дону Маттео? — говорили они. — Зачем дон Маттео стучится в двери старого дома, где водятся привидения и где никто не решается жить, кроме чужой синьорины, отец которой сидит в тюрьме?

Но Джианнита, наконец, отворила дверь и повела дона Маттео по длинным коридорам, где пахло сыростью и плесенью. В некоторых местах в полу не хватало камней и сквозь отверстия виден был подвал, по земляному полу которого стаями бегали крысы.

Пока дон Маттео шел по старому дому, хорошее расположение его исчезло. Проходя мимо лестниц, он недоверчиво косился на них и вздрагивал при малейшем шуме. Его охватило беспокойство как бы от предчувствия несчастья. Дон Маттео вспомнил маленького мавра в тюрбане, который, по рассказам, появлялся в этом доме, и хотя он и не видел его, но все-таки чувствовал его присутствие.

Наконец, Джианнита отворила одну из дверей и ввела священника в комнату. Стены были голые, как в конюшне, постель тощая, как у монахини, и, кроме того, над ней висело изображение Мадонны, стоившее не больше трех сольди. Настоятель стоял и смотрел на маленькую Мадонну, пока слезы не выступили у него на глазах.

Пока он так стоял, в комнату вошла синьорина Пальмери. Она держала голову опущенной, а движения ее были так медленны, словно у тяжело больной.

Увидя ее, настоятель сильно смутился, и ему захотелось сказать ей: «Мы встречаемся с вами, синьорина Пальмери, в необыкновенно старинном доме. Вы изучаете здесь мавританские надписи или исследуете мозаики в подвалах?» Он не мог себе представить, чтобы эта благородная синьора была так бедна.

Он не мог понять, как она может жить в доме маленького мавра.

Он решил в душе спасти ее из этого дома с привидениями и от бедности. В этом деле его поддержит добрая Мадонна.