Чудеса Антихриста

— Катарина, Катарина! — закричала племянница.

— Он просил дать ему пройти только в церковь, — возразила старуха.

Старый Биаджио оправил тело Фалько и сказал громко:

— Теперь он выздоровеет, совсем выздоровеет!

XI. Победа.

В древние времена жил в Сицилии великий философ Эмпедокл. Он был так прекрасен, мудр и велик, что люди считали его богом, принявшим облик человека.

У Эмпедокла было на Этне именье, и однажды вечером он дал в нем своим друзьям праздник. Во время праздника он говорил так мудро и красноречиво, что друзья кричали ему:

— Ты — бог, Эмпедокл, ты — бог!

А ночью Эмпедокл думал:

«Ты достиг высшего, чего можно достигнуть на земле. Ты должен умереть прежде, чем тебя постигнет неудача и ты ослабеешь».

Он поднялся на вершину Этны и бросился в пылающий кратер.

«Если никто не найдет моего трупа, — думал он, — то все подумают, что меня живым взяли к богам».

На следующий день друзья искали его на вилле и по всей горе. Они поднялись до кратера и около отверстия его нашли сандалию Эмпедокла. И они поняли, что он бросился в кратер, чтобы прослыть бессмертным.

И это удалось бы ему, если бы кратер не выбросил его сандалии.

Но, благодаря этой легенде, имя Эмпедокла не было забыто, и многие занимались отысканием того места, где находилась его вилла. Исследователи древностей и искатели кладов старательно разыскивали ее, потому что предполагали, что вилла такого человека должна изобиловать мраморными статуями, бронзами и мозаиками.

Отец донны Микаэлы, кавальере Пальмери, во что бы то ни стало решил отыскать виллу. Каждое утро садился он на своего пони Доменико и отправлялся на исследования. Он снаряжался, как настоящий исследователь, скребком, лопатой и большим ранцем на спине.

Каждый вечер, возвращаясь домой, кавальере Пальмери рассказывал донне Микаэле про Доменико.

Во все эти годы, что он объезжал Этну, Доменико сам обратился в исследователя древностей. Завидя развалины, Доменико сейчас же сворачивает в их сторону. Он бил землю копытами в том месте, где, по его мнению, следовало производить раскопки. Он презрительно фыркал и отворачивался, когда ему подносили фальшивую старинную монету.

Донна Микаэла терпеливо и с интересом выслушивала все это. Она не сомневалась, что, если вилла будет найдена, часть открытия всецело будет принадлежать Доменико.

Но кавальере Пальмери никогда не спрашивал дочь об ее предприятии. Он никогда не высказывал ни малейшего интереса к железной дороге. Казалось, что ему даже ничего неизвестно о ней.

Это было неудивительно, потому что он никогда не обнаруживал ни малейшего интереса ко всему, что касалось его дочери.

Однажды, когда они сидели за обедом, донна Микаэла вдруг заговорила о железной дороге.

— Она победила, — сказала она, — наконец-то она победила.

Он должен был выслушать новости, какие она узнала сегодня. Теперь уже дело шло не о трамвае между Диаманте и Катанией, нет, теперь будет проведена настоящая железная дорога вокруг всей Этны.

Смерть Фалько не только освободила ее от вражды разбойника, но заставила поверить народ, что великая Моджибелло и все святые были на ее стороне. И тогда поднялось целое движение в пользу железной дороги. Во всех городах Этны начались подписки. Было основано акционерное общество. Сегодня была получена концессия. Завтра будет торжественно отпразднована закладка дороги.

Донна Микаэла была растрогана. Она не могла даже есть. Сердце ее было переполнено счастьем и благодарностью. Она без устали рассказывала о могучем воодушевлении, охватившем народ. Со слезами на глазах говорила она о Младенце Христе в церкви Сан-Паскале.

Трогательно было видеть, как лицо ее сияло надеждой. Казалось, что Провидение устраивает все к ее благу и счастью. Она думала, что заключение Гаэтано было делом рук Божиих, чтобы снова вернуть его к вере. Маленькое изображение совершит чудо и освободит Гаэтано, и он уверует в него и вернется к своей прежней вере. И тогда она сможет принадлежать ему. Как милостив был Господь!

Но в то время, как все ее существо было переполнено счастьем, отец ее сидел совершенно холодный и равнодушный.

— Это поразительно! — говорил он только.

— Ведь ты будешь присутствовать завтра на закладке?

— Не знаю, я занять своими изысканиями.

Донна Микаэла в сильном волнении начала крошить хлеб. У нее не хватало больше терпения. Она не просила его принимать участия в ее страданиях, но в ее радости — в ее радости он должен принять участие!

И вдруг разбились цепи покорности и страха, который сковывали ее с той минуты, как отец ее был заключен в тюрьму.

— Ты так много ездил по Этне, — заговорила она кротко, — тебе, вероятно, приходилось бывать в Джеле?

Кавальере взглянул на нее и, казалось, старался припомнить:

— Джела, Джела?