Чудеса и Чудовища

Старые особнячки окраины Лондона ни с чем не спутать. Выходит, Охотники всё же протащили моё бесчувственное тело сквозь портал. Но зачем? Чтобы усложнить мои поиски? Чтобы Орден не сумел найти доказательств моего убийства?

Я снова побежал. Дома вокруг превратились в размытые пятна с яркими всполохами подсвеченных изнутри окон. В теле столько силы, будто я вот-вот взлечу, будто стоит мне подпрыгнуть, как неведомая сила вознесёт меня к небу.

Если бы я был уверен в том, что Куратор сидит в своём дорогущем кресле в главном здании, точно не поленился бы заглянуть к нему и выяснить, за какую провинность Орден решил отправить меня прямо в логово Коха. Обида душит, как затянутый петлёй шарф. Все эти годы я старательно взбирался по карьерной лестнице, чтобы быть брошенным в пасть Охотникам.

Сам не заметил, как добрался до знакомого района, пронёсся через дворы и, перепрыгнув через три ступени перед крыльцом, ворвался в дом.

Внутри темно и тихо, судя по запаху сюда никто не приходил.

Я с отвращением сорвал с себя рубашку и бросил её на пол. По пути на второй этаж расстегнул брюки и попытался выбраться из них на ходу. Всё провоняло свежей землёй и кровью, меня тошнит от этой вони!

Мне казалось, что ничего хуже со мной уже не произойдёт, но то, что я обнаружил в ванной, повергло меня в ужас, растоптало, уничтожило.

В отражении большого зеркала я увидел свою дорогую ванну, деревянную стойку с полотенцами, шкафчик с чистым бельём, флакон с душистым мылом и прочие мелочи. Единственным, что не отразило зеркало, был я.

Наверное, я умер и всё это – агония мозга, последние образы, всплывающие в сознании перед смертью. Так ведь бывает, верно?

Ощущение, будто я рассыпался сотней осколков. На деле же, я просто осел на пол и схватился за голову.

Больше бежать некуда. Неделю мне удавалось обманывать себя, делать вид, что я ничего не понимаю, но теперь, выкопав своё окоченевшее тело из могилы, нужно признаться хотя бы себе в том, что мерзкие мухи из склепа заразили меня проклятием крови.

С самого начала я знал это. Так сложилось, что Господь наделили меня пытливым умом и трусливым сердцем. Просто знать было недостаточно, мне нужны были такие доказательства, которые я не мог опровергнуть. И вот они, пожалуйста – я не вижу своего отражения, не ем уже несколько дней, засыпаю, как только встаёт солнце, и сил во мне намного больше, чем в других людях. Выбраться из ямы глубиной шесть футов человеку почти не под силу. А мои руки разгребали грязь словно воду.

А ещё я не задохнулся.

Прижав ладонь к груди, я в страхе замер. Минута, две, чёрт знает, сколько времени прошло, прежде чем я смирился с тем, что не почувствую ударов сердца. Более того, задержав дыхание я не ощутил дискомфорта. Выходит, там, в могиле, я просто-напросто не дышал и сам этого не заметил.

– Но как же… – Пробормотал я. – Это ведь невозможно!

Разум и сердце борются во мне, грозясь разорвать на части. Я чувствую, что со мной произошло нечто ужасное, но не могу понять и принять этот факт. Всё моё существо протестует против смирения, разум лихорадочно ищет объяснения тому, что я добрался до дома за считанные минуты, но не находит его.

Ещё и это проклятое сердце.

Я снова прижал руки к груди и принялся молиться, игнорируя тот факт, что всю свою жизнь обходил стороной дома Господа и никогда не подавал на постройку церквей. Если высшая сила существует, если Бог есть, то он должен уничтожить меня прямо сейчас или позволить моему сердцу удариться о рёбра! Всего один удар и я забуду всё, что произошло, сделаю вид, что забыл о могиле, о пролетающих мимо домах, о том, как я разрезал собой ночной город, выпущенной стрелой пронзая темноту.

Но Господь снова промолчал. Как и моё сердце.

Опустошённый, вывернутый наизнанку, я на коленях выполз из ванной и забрался в постель. Нет сил даже на то, чтобы смыть с себя кровь и грязь. Если повезёт, если проклятая Фортуна будет милосердна, утром я просто не проснусь.

Утром, кстати, я действительно не проснулся.

Зато проснулся вечером, едва солнце скрылось за соседними домами.

Не знаю, что за сила заставила меня подняться, но я словно восстал – полный сил и энергии, пышущий здоровьем и желанием творить. Воодушевление, одухотворённость, страсть и необъяснимое жизнелюбие закружили меня в своём пёстром хороводе.

Но вскоре я опомнился. Увидел свои серые руки и землю под ногтями, грязное постельное бельё и вспомнил, что ещё вчера лежал в сырой могиле.

Взбесившись, я содрал с кровати постельное бельё, скомкал и, топая ногами, спустился в прачечную, набрал воды в таз, поставил в него ребристую доску и принялся остервенело тереть простыню, намереваясь избавиться от следов несостоявшегося погребения.

Решив, что с пятнами покончено, я достал скомканную ткань, развернул её, чтобы повесить, и обнаружил огромную дыру прямо в центре.

Не рассчитав силы, я просто протёр простыню насквозь.

– Проклятье!

Игнорировать произошедшие со мной изменения становится всё сложнее, ещё и этот проклятый голод, накатывающий волнами! Он так силён, будто я не ел несколько дней.