Чудеса и трагедии чёрного ящика

Семилетняя девочка, невежественная и неумная, поступила в один дом служанкой, и по ночам хозяева слышали из ее комнаты пение (с точным подражанием голосам певших накануне), разговоры о религии, политике, спряжении латинских глаголов и недостатках только что ушедших гостей.

Всяческие изменения состояния мозга чрезвычайно прихотливо влияют на проявление памяти.

Был известен больной, заговоривший после ушиба головы на забытом языке своего далекого детства – на испанском. Это после тридцати лет полного забвения языка. А выздоровев, он снова вспомнил английский и к испанскому уже не мог вернуться. Другой в подобных обстоятельствах утратил только все свои знания о музыке.

Известны отказы механизмов, обслуживающих речь, – как будто оборван путь к названиям слов, хотя понимание смысла их полностью сохранно. Человек говорит: «Это то, на что я надеваю ботинок», или: «Сюда наливают воду», а слова «нога» и «графин» воспроизвести не в состоянии.

Может быть, объем и безотказная работа памяти вообще как-то свидетельствуют об умственных способностях и являются достоянием лишь высокоразвитого ума? Но был известен старый деревенский могильщик, слывший местным юродивым. Он помнил все похороны за последние тридцать пять лет, знал имена, возраст и родственников умерших и безошибочно называл имена присутствовавших на каждом отпевании. Подобный же факт: мальчик четырнадцати лет, тупой и неразвитый, с трудом научившийся писать и читать; ему стоило недолго посмотреть на страницу текста незнакомого языка, чтобы потом точно воспроизвести написанное – так, будто открытая книга продолжала лежать перед ним.

Случаи невероятно острой и прочной памяти (неравно умер человек, знавший сто тридцать два языка) соседствуют в записях психологов и психиатров с выпадением памяти, носящим парадоксальный характер.

Великий натуралист Линней в конце жизни охотно и с интересом читал собственные произведения, отказывался от авторства и очень хвалил их. Известен старик, которому вечером читали что-либо вслух, а утром он чувствовал необычайный прилив сил, вдохновения и рвущихся наружу фраз. Садился и слово в слово записывал все, что ему читали накануне.

И, наконец, еще одно в огромном разнообразии этих неизведанных резервов и потерь – высокие проявления памяти профессиональной.

Моцарт мог точно записать по нотам сложнейшую симфонию, слышанную им лишь однажды. Такой же памятью обладал Рахманинов.

Поэт Мюссе читал новую поэму в присутствии композитора Россини. По окончании Россини спросил, как давно и кем написана эта поэма, ибо он знает ее наизусть, и… прочитал оскорбленному Мюссе все целиком – от слова до слова. И лишь потом признался, что такова его память.

Это о памяти слуховой. А зрительная?

Издатель поручил художнику Доре сделать рисунок с фотографии какого-то альпийского вида. Доре ушел без фотографии, а на следующий день принес рисунок, в точности воспроизводящий оригинал.

В одной из церквей Кёльна была некогда украдена картина Рубенса со сложным религиозным сюжетом. Местный художник изготовил ее по памяти. Позднее картину вернули – копию нельзя было отличить от оригинала.

Память – магнитофон и киноаппарат одновременно – укладывает свои гигантские архивы в каком-то неизвестном, но великолепном порядке. Проблемы, вставшие перед исследователями, отчетливо делятся на два направления. Первое – принцип хранения и извлечения каждой единицы информации; второе – механизм поиска, обеспечивающий прихотливость бросков и поворотов мышления.

ПОИСК ПРИНЦИПА

Где и как отыскать следы прочитанного, услышанного, запомненного? Еще в конце прошлого века можно было услышать сенсацию: в мозгу умершего египтолога будто бы прямо на нервной клетке найден отпечаток иероглифа. Другая теория, вполне правдоподобная на уровне тогдашних представлений: каждое впечатление меняет форму и размер нервной клетки (отражение этой идеи можно найти в известном совете по охране здоровья: «Не учись, голова распухнет»). Представления эти уходили недалеко от Платона, предполагавшего некогда в мозгу подобие восковых дощечек, надписи с которых по мере надобности считывает душа.

Открытие электрической активности нейронов породило новую гипотезу (кстати, всего их около тридцати; эта многочисленность скорее печальна, ибо свидетельствует не столько о хитроумии разума, сколько об отсутствии гипотезы единственно верной, соответствующей истинному механизму). Согласно электрической теории, память обеспечивают токи, непрерывно циркулирующие по замкнутым нейронным цепям. А какой-то неведомый блок по мере надобности перекодирует эти токи в слова и факты, зрительные и слуховые образы, понятия, движения и поступки. Простые знания в зашифрованном виде хранятся короткими цепями – из трех, например, соединенных в цепь клеток. Более сложные – в длинной и прихотливой цепи.

Поскольку каждая клетка может участвовать во многих цепях (у любого нейрона несколько тысяч контактов с соседями), то набор из миллиардов клеток был бы в состоянии, как подтвердили расчеты, полностью хранить знания и навыки человека или животного.