Чудеса происходят вовремя

Выступления фигуристов устраивались по вечерам, а по утрам местная молодежь брала уроки катания. Именно эти уроки и пробудили беспокойство у некоторых серьезных граждан, в первую очередь у преподавателей гимназии, которые убедились, что по вторникам, средам и пятницам, в часы утренних занятий фигурным катанием, уроки в гимназии непременно срывались. Потом забеспокоился отец Лефтерис, которому после воскресных утренних служб не удавалось загнать на проповедь для юношества даже своего сына, будущего слушателя духовной семинарии. В довершение всего начали пропускать занятия гимназистки.

Директор труппы объяснил, что с его стороны никаких нарушений законности и нравственности нет: старый изюмный склад предусмотрительно разделен перегородкой, так что зала, по существу, два — в одном он сам занимается с мальчиками, а в другом — с девочками занимается его жена. Проверка установила, что перегородка в самом деле существует, но отец Лефтерис обнаружил в ней дверцу. «Это служебная дверь», — оправдывался директор, на что отец Лефтерис сказал: «И в аду тоже одна дверь, но в нее проходят тысячи душ со всеми их грехами». — «Ну раз так, я ее закрою», — пообещал директор труппы...

На этом и остановилось пока дело — то ли директор забьет дверь в перегородке, то ли полиция прикроет «зал фигурного катания». Вопрос обсуждался и, как всегда бывает с важными вопросами, еще больше запутывался, однако для нас в этой истории важно лишь то обстоятельство, что несколько дней изюмный склад стоял под замком.

Поодаль от склада грелись на солнышке двое молодых людей. Когда солнце стало заходить за оливковые деревья, один юноша спросил другого:

— Ну и что теперь будем делать, Джим? Куда пойдем? Где проведем вечер? Чем вы тут занимаетесь по вечерам? Неужели нет у вас здесь приличного местечка, где можно приятно провести время.

Спрашивал один из артистов труппы, самый молодой фигурист, с мягкими чертами лица и длинными мягкими волосами, которые на время выступления он завязывал голубой ленточкой, чтобы не падали на глаза и не мешали ему выделывать на коньках самые невероятные фигуры. Имя у него было девичье — Эриэта. Джим, молодой грузчик, работавший на вокзале, не сразу понял, что имеет в виду его приятель.

— Я это к тому, Джим, что рука у меня чешется.

— Какая?

— Вот эта... — И тонкая рука фигуриста сделала в воздухе несколько волнообразных движений, подобных тем, которые Джим видел во время его выступлений на коньках.

— Левая? К деньгам!

— Именно! — воскликнул фигурист и хлопнул Джима по широкой загорелой спине. — Нет ли тут у вас завалящего кабаре? — спросил он весело. — Или ночного заведеньица, где можно бы составить партию? Вот что мне надо!

— Все у нас есть! — ответил Джим. — А насчет того, чтоб составить партию, то пусть лучше ноги твоей там не будет. И волосы, и ленточку с головы снимут...

— Знаю. Но что поделаешь — страсть! Если в кармане завелись деньжонки, а поставить на карту возможности нет, то я могу и заболеть. Пойдем, Джим, не робей!

— Брось... Я их знаю... Берут в руки карту и заставляют ее петь песенки...

Фигурист рассмеялся.

— Был у меня один коллега, положит карту на носок конька и такие выделывает номера... Боженька ты мой! Так где тут у вас играют в карты?

— У Ибрагима.

— Ну тогда пошли. Хочу послушать, как поют в ваших краях короли и дамы. Только сначала закусим.

* * *

Увидев за столом Эриэту, Ибрагим рассердился. Он оттащил Джима в сторону и велел ему немедленно забрать свою «даму» и освободить помещение.

— Вон, вон отсюда! — шипел Ибрагим. — Не стану я из-за вас позорить заведение. Тут вам не улица Сократа[12]...

— А он не просто так! — возразил Джим. — Хочет сыграть, пристал — пойдем да пойдем...

— И много у «твоей красотки» в сумочке?

— Да вроде бы есть...

— Ну ладно...

Сам Ибрагим за стол не сел, а свистнул двум подручным. Джим знал этих игроков хорошо и попробовал еще раз предостеречь приятеля: не успеет он и ахнуть, как эти картежники ощиплют его словно курочку, поэтому лучше, пока не поздно, уйти подобру-поздорову.

— Нет, — уперся фигурист. — Ну, потеряем немного мелочи, не велика беда. Мы, брат, гонимся не за мелочью. С мелочью, брат, далеко не уедешь.

Он первым взял карты, стасовал и начал сдавать — вяло, неуверенно. «Бедняга, — подумал Джим, — сейчас они обдерут тебя как липку». И в самом деле, на третьем круге с Эриэты потребовали его ставку. Не прошло и десяти минут, а пяти сотенок как не бывало.

— Пошли, — подтолкнул фигуриста Джим, но Эриэта поставил тысячу. Он, видно, вошел во вкус, и теперь карты, словно прирученные голуби, покорно вылетали из-под его длинных прозрачных пальцев и аккуратно ложились на свое место.

Игра пошла затяжная. Игроки сидели серьезные и, как видно, уже испытывали некоторое нетерпение. Стол окружили зрители. Раза два мимо прошел Ибрагим и взглянул на Эриэту с явным недоумением. «А он, видать, не новичок», — с уважением подумал о своем приятеле Джим.