Чудеса случаются!

Ну, мы же не совсем идиотки доверчивые. Мы молчим, делаем вид, что нас нет. Трясемся в закутке за шкафом.

Бабушка о чем-то поговорила с Сережей и пришла в зал.

– Ниночка, все хорошо. Он уже успокоился.

– Точно? – лязгая зубами от пережитого ужаса, спросила моя подружка.

– Да. Хорошо все. Выходите. Обе.

Ну, мы пошмыгали носами и решили сдаться. Выглянули в кухню. Две мордашки. Одна над другой. Сережка стоит, смотрит хмуро, но нормально. То есть башня в порядке. Аффект прошел.

Держит мои шлепки и Ниночкины туфли. Бабушка рядом с ним хихикает. Мол, это они босиком подорвались? От тебя?

– Молодцы.

Ниночка спросила жалобно:

– Сереж, ты не сердишься?

– Нет. Успокоился. Но вы удрали очень вовремя.

Вы, наверное, решите, что он изувер какой-то. И мы боялись, потому что был повод.

Нет, не бил Ниночку, на меня ни разу не замахнулся.

Но ему случалось на улице психопата с топором остановить…

Он единственный вышел заступиться за подростка, которого хотели прибить конторские. Так называли ребят из уличной группировки, то есть из конторы. Он защитил детей от бешеной собаки.

Он в автобусе не дал стайке пьяных уродов обидеть старушку. Он отнял собаку у двух живодеров. Это только те случаи, которые я хорошо помню. Сережка простой и невероятно храбрый.

Когда его глючит, он себя контролирует с трудом. Или вообще не. Повторюсь – человек сильный, спокойный, добрый и ответственный.

Но просто чудо, что мы ему не попались в тот раз. Всем повезло.

Должна сказать, что эту историю мы вспоминали не единожды. Стоит только сказать: виноград… И сразу сердце начинает биться быстрее.

Внук бригадира

Большая семья Смирновых дружила с моими бабушкой и дедушкой. Сначала жили в одном бараке, потом разъехались, но сохранили теплые отношения.

Тетя Катя Смирнова (так я ее называла) чудесно вышивала. Ее птички казались живыми. А цветы хотелось понюхать: такими дивными и реальными были розы, ландыши. Жалею, что с годами в переездах потеряла старый свитер, на котором она изобразила на груди шиповник. Выпуклые белые цветы на красном фоне – глаз не оторвать. Свитер со временем утратил товарный вид, рукава обтрепались, ворот вытерся. Но над вышивкой года были не властны. Все такие же яркие, объемные цветы с шипастыми стеблями.

Вот не прощу себе, что не сберегла.

Дома у Смирновых всегда было весело, шумно. Помню, как вкусно пахло пирогами, в зале гремел телик, а полы были натерты до зеркального блеска. Пусть Смирновы жили небогато, зато дружно.

Николай работал на заводе, из простых слесарей дорос до мастера, бригадира. Получил квартиру в новом доме. Пользовался уважением и подчиненных, и начальства. В какой-то момент у Смирновых даже появился автомобиль – неуклюжий зеленый «Запорожец». Кто помнит такие смешные железные лягушки с двигателем, расположенным сзади – там, где у нормальных машин багажник?

Трое детей – Смирновы-младшие – росли шустрыми и разными. Лешка после армии поступил в военное училище. Сашка после ПТУ пошел к отцу на завод. Но параллельно стал учиться на инженера. А младшая родительская радость – Нина – едва успела окончить школу, сразу выскочила замуж. И быстро родила сына, а через несколько лет дочек-близняшек. Так что, хотя Лешка с Сашкой гнездо покинули – да, Сашка тоже рано женился, на девушке разведенной, чуть постарше себя, с ребенком, ушел жить к ней, – дома у Смирновых тише не стало. Муж Нины тоже жил с родителями жены. В трехкомнатной большой квартире было тесно, но нескучно. Ни ссор, ни конфликтов.

Тетю Катю нельзя было назвать крупной, по комплекции она была скорее средней, нормальной. Просто носила объемные вязаные кофты – мерзла – и казалась толще, больше. Но при этом совсем не походила на женщину за сорок, на мать шумного семейства.

Помню ее молодое лицо, практически девичью улыбку. Она любила и умела не только вышивать, но и петь.

Помню, как она себе под нос негромко, но чудесно мурлыкала песни из фильмов, пока драила полы, лепила пельмени, зашивала порванные джинсы зятю или внуку.

Помню, как по коридору на трехколесном велике лихо гонял Димка. А в кроватках возились маленькие Вера с Надей.

А потом дядя Коля – я так его называла – стал болеть. Сначала просто диабет поставили. Хотя сразу инсулинозависимый. Потом поранил ногу, а палец не зажил. Его отрезали. Тут стали мертветь пальцы уже на руках.

На похоронах моего дедушки дядя Коля был грустным. Сказал какие-то хорошие слова. Неуклюже отшутился от пьяных вопросов соседей, мол, Коль, куда пальцы дел? У него тогда на руках не хватало на одной двух, на другой одного…

Но болезнь и не думала тормозить, она только набирала обороты.

Муж Нины бросил ее с тремя детьми, выяснил, что он, оказывается, чистокровный немец и переехал к родственникам в Германию. Дело было в самом начале девяностых. Жизнь настала непростая, порой и голодная. А в Гамбурге бывшему смирновскому зятю уже подыскали какую-то немку с большим домом и с печью во дворе – сосиски жарить в выходные.

Смирновы были шокированы. Николай и Катя сказали дочери, мол, не реви, все наладится. Но какое там…

Дядя Коля уже едва ходил.