Чудеса специальным рейсом (сборник)

Зигмунд, одержимый оградами, даже не посмотрел на Маленькую Старую Даму. Продолжая бормотать, он привычно уместил крохотную сухую ладошку в своей большой уютной лапе и побрел через дорогу, не видя красного света, не слыша визга тормозов и не чувствуя, что Маленькая Старая Дама бьется в его руке, как увядший букет, и попискивает от страха.

Ограды… Ограды… Он, конечно, забыл, что держит кого-то за руку, уже на второй секунде совместного марша. Маленькая Старая Дама попыталась вывернуть ладошку из его руки на другой стороне улицы, но он крепко и удобно подхватил ее, и так они пошагали дальше по каким-то делам. По делам Зигмунда. Он топал, медленно переваливаясь с ноги на ногу, большими шагами, что-то бормоча. А Маленькая Старая Дама тихонько семенила рядом. Время от времени они останавливались, и Зигмунд говорил, вздыхая:

– Во-от…

Маленькая Старая Дама сочувственно кивала.

– Смотри, лошадка! – вдруг дергал он ее за руку.

– Да-да… – понимающе кивала Маленькая Старая Дама.

Иногда Зигмунд аккуратно перекладывал ее лапку себе под локоть, крепко прижимая к боку, прикуривал, затем снова брал за руку, и путешествие продолжалось.

У магазина спортивных товаров долго стояли, рассматривали лыжи, приценивались, вздыхали, что дорого.

– А, например, я работала в театре. А потом в музее… – решила напомнить о себе Маленькая Старая Дама.

Но Зигмунд, рассеянно кивнув, не услышал. Он вдохновенно шептал про ограды.

Маленькой Старой Даме сначала было страшно. А потом ничего. Даже интересно. Такое приключение на старости лет. Идут, ведут беседу. Красивая пара. Люди оборачиваются. Какая у нее, у одинокой старухи, светская жизнь? В магазин, в поликлинику, в аптеку и в окно смотреть. А тут юный красивый человек, похожий на молодого Вахтангова, водит ее по городу. Показывает лошадку… лыжи… Стихи читает. Про ограды… Талантливый… С креном в… в… в гениальность. Вот пришли куда-то… Ага! Редакция.

Зигмунд с трудом открыл тяжелую дверь на пружине и быстро втянул вовнутрь Маленькую Старую Даму. Чтоб ее не прищемило. Редактор внимательно оглядел подозрительную пару и, указывая дужкой очков на листки у себя на столе, сказал:

– Хорошие стихи, мы их берем.

– Как берете?! – удивился Зигмунд.

– Так ведь хорошие стихи, – повторил редактор, обращаясь к Маленькой Старой Даме, – берем.

Зигмунд мчался по улице, переполненный счастьем.

– Как вас величать, молодой человек? – вдруг услышал он откуда-то сбоку сухой тихий голосок.

– Зигмунд, – кротко ответил он пожилой даме, которая почему-то держала его за руку.

– А по батюшке? – снова спросила старушка в ветхой одежде и в шляпке с облезлым крылышком.

– Павлович, – удивленно сообщил Зигмунд.

– Ну вот и мой дом, Зигмунд Павлович. Благодарю вас за прогулку, – старушка склонила аккуратную головку и неторопливо пошла к своему подъезду.

«Странная какая-то дама», – недоумевал Зигмунд. Но недолго. Вскоре он уже забыл свою спутницу и продолжал брести и бормотать:

– Ограды… ограды… ограды…

Бэба и слон

Бэба – девушка тонкая. Практически без недостатков. Правда, несколько флегматичная. Даже очень. Еще в детском саду, бывало, какие-нибудь хулиганы детсадовские Бэбу обидят: за косичку дернут или мячик отберут. А она подумает-подумает, на следующий день утром придет в садик, подойдет к обидчику вчерашнему и как даст сдачи! А потом, как ни в чем не бывало, сядет в уголочке, а на лице – спокойствие индейского вождя. Племени сиу. С тех пор ее побаиваются. И уважают.

Бэбин институт – в десяти минутах ходьбы. Но это в наших десяти минутах. А Бэба выходит за час. Зато не опаздывает. И все, что попадает в Бэбино поле, замедляет темп жизни. Например, кошечка ее, Торпеда, все время спит. А ест лежа. Ляжет у своей миски и ест. Медленно. Как хозяйка. Только это правило на мужчин не распространяется. Они вокруг нее прямо скачут. Бэба – девушка на выданье. Красавица. Осанка. Манеры. А ходит! Грядет. Как эпоха.

Конечно, у нее много вариантов. Но все какие-то…

Первый – то ли физик, то ли математик, Мишенька. Еще в школе, хвасталась его мама, он по физике изобрел прибор, и их, Мишеньку с прибором, показывали по телевизору. Все соседи смотрели. И учился хорошо, шел на твердую медаль. Потом оказалось, что ничего он не шел.

В нередкие минуты вдохновения он подвергал сомнению аксиомы, гневно отвергал законы Бернулли, Бойля – Мариотта и правило буравчика, пересекал параллельные прямые. А как-то в полнолуние доказал теорему Ферма.

Бэба подумала немного. С годик. И ушла от него. Уходила только долго. У нее ж на шубе восемь пуговиц. И сапоги на шнурках. Пока застегивалась, завязывалась… Тут и двадцать два стукнуло.

Второй вариант был злобный, как шаман с бубном у костра. Все мечтал подвиг совершить – в космос полететь. Повторял, что нет правды на Земле. Хотел искать выше. Написал в газету открытое письмо космонавту Леонову. Что хочет вступить в отряд космонавтов. Мать героя гордилась и плакала. А Бэба подумала-подумала и спокойно сообщила, что таких идиотов не берут в космонавты. После этого он исчез. То ли в космос полетел. То ли еще куда…