Чудеса святого Иоанна Кронштадского. При жизни, по смерти и в наши дни

Получилось ужасное воспаление. Профессора Беллярминов, Тихомиров и доктор Мор тщетно пытались спасти мне зрение. Наступила полная слепота. Я помню и теперь, как меня мучили сильными лампами-прожекторами, исследуя внутренность глаз. Из-за нервов, соединяющих глаза, я ослеп и на левый глаз. Решили произвести операцию: отделить правый глаз от левого, чтобы спасти левый, неповрежденный.

С повязкой на глазах, покрытых опухолями, возили меня в кресле. Обыкновенно отец утром перед завтраком возил меня к небольшому озеру перед горкою, называемой «Парнасом». Тут, в густой тени, он приоткрывал мне повязку, но только мутный зеленый свет видел я перед собою.

В одно из воскресений, накануне операции, отец, по обыкновению, повез меня туда часов около десяти утра. Там пробыли мы около часа. Затем отец двинулся к нашей даче, опустив мне повязку. В это время навстречу шла небольшая толпа народу, человек 15–20, и среди них небольшой худенький священник.

Увидя больного, священник отделился от толпы и подошел ко мне. Отец мой, лютеранин, не знал, что это был отец Иоанн Кронштадтский. «Что это, болящий?» – спросил священник. «Да, батюшка, – сказал отец, – вот видите горе какое, ослеп мальчик, уголь в глаз попал». «Ничего, будет здоров», – сказал священник и резким движением сорвал мою повязку.

Я увидел перед собою худенького небольшого священника, уходящего с толпой. Зрение мое было совершенно ясно и осталось таким на всю жизнь.

Когда мы вернулись домой, взволнованный отец стал рассказывать матери о происшедшем. Вдруг я посмотрел в окно и увидел в саду соседней дачи выходившую толпу народа и перед ней священника.

«Мама, вот этот батюшка!»

«Да ведь это отец Иоанн Кронштадтский!» – сказала мать. Она была православной и очень религиозной.

Показание мое важно потому, что в нашей семье и в родстве православных очень мало – все родство отца лютеранское, и даже близкий родственник отца Беренс был суперинтендант лютеранской церкви.

После моего исцеления вера в отца Иоанна Кронштадтского была у всей нашей семьи безграничной.

Рассказ Евгения Вадимова, 1929 г.

Госпожа О-ва, вполне здоровая и видная женщина, уже имевшая троих детей, была еще раз беременна и готовилась стать матерью следующего ребенка.

И вдруг что-то случилось. Женщина почувствовала себя скверно, температура поднялась до сорока, полнейшее бессилие и незнакомые ей дотоле боли нестерпимо мучили ее в течение уже многих дней.

Были вызваны, разумеется, лучшие врачи и акушерские светила Москвы, в коих, как известно, никогда не было недостатка в городе пироговских клиник.

«Не дай Бог, что творится у дяди! – сказал мне утром Саша Т., встретившись со мною как всегда в полковом манеже, на офицерской езде. – Лиза при смерти. Вчера был консилиум профессоров… Если сегодня не сделают какого-то кесарева сечения и не вынут из нее труп младенца – Лиза умрет. Дядя в отчаянии, мама сидит неотлучно у них, в доме – ужас и смятение…»

После окончания ежедневных занятий в полку мы с Сашей взяли первого попавшегося лихача и помчались к О. Уже по тому, как встретил нас в нижней прихожей дворецкий, было видно, что горе и ужас вместе царят в эти минуты в доме.

«Пока все по-старому… – шепотом сообщил нам старый слуга. – Барыня вся в жару и в бесчувствии… Только резать себя сегодня не дозволили… Просят сначала батюшку из Кронштадта. Послали телеграмму».

Вечером того же дня из Кронштадта пришла краткая депеша:

«Выезжаю курьерским, молюсь Господу. Иоанн Сергиев».

Отец Иоанн Кронштадтский уже и раньше хорошо знал семью О. и бывал у них в доме во время своих проездов через Москву. Вызванный телеграммой, он уже на другой день около полудня вошел в квартиру О. на Мясницкой, в которой к этому времени собралась целая толпа родственников и знакомых, покорно и благоговейно ждавших в большой гостиной, смежной с комнатой, где лежала больная.

«Где Лиза? – спросил о. Иоанн, обычной торопливой походкой входивший в гостиную. – Проводите меня к ней, а сами все оставайтесь здесь и не шумите».

Отец Иоанн вошел в спальню умирающей и плотно закрыл за собою тяжелые двери. Потянулись минуты – долгие, тяжкие, сложившиеся под конец в целые полчаса… В гостиной, где собралась толпа близких, было тихо, как в могильном склепе.

И вдруг двери, ведущие в спальню, с шумом распахнулись настежь. В дверях стоял седой старик в пастырской рясе, с одетою поверх ее старенькою епитрахилью, с редкою всклокоченною седенькою бородкой, с необычным лицом, красным от пережитого молитвенного напряжения и покрытым крупными каплями пота.

И вдруг почти прогремели слова, казавшиеся страшными, грозными, исходившими из другого мира. «Господу Богу было угодно сотворить чудо! – произнес о. Иоанн. – Было угодно сотворить чудо и воскресить умерший плод! Лиза родит мальчика…»