Чудеса в Гарбузянах

Он взмахнул правой рукой, и тут — хоп! — все мужчины, как один, резко взлетели вверх над женщинами, встав позади их на лавку. Это произвело на зрителей огромное впечатление. Зал взорвался аплодисментами. Само исполнение песни такого впечатления уже не произвело. Потому что хористы очень кричали — старались. А в песне, как известно, не сила звука, а душа.

После этого выражение «Кажуть люди, кажуть…» стало в Гарбузянах крылатым. Когда хотели кого-то похвалить, но не сухо, официально, а с теплой улыбкой, то говорили: «Кажуть люди, кажуть…» — и добавляли: «Музыка и слова народные».

— Ну, а теперь, ребята, надо посмотреть, как там в Липках, — сказал Журавль. — Мы же обещали деду…

— Конечно, — согласился Сашка Цыган.

— Нет вопросов, — подхватил Марусик.

Вчера, когда уезжали на свадьбу, дед Коцюба, прощаясь, наклонился к ребятам и шепнул то ли в шутку, то ли всерьез:

— Вы уж, ребята, наведывайтесь к моей развалюхи, чтобы, чего доброго, что-нибудь не того… — и, подмигнув, добавил: — Я там для вас горшочек меда оставил.

…Ребята уже направлялись к воротам, но тут неожиданно загавкал Бровко. Он рвался на цепи, подпрыгивал, припадал к земле, мотал головою, вилял хвостом, повизгивал и гавкал, гавкал, гавкал…

— Что с тобою? — обернулся к нему Сашка Цыган. «Ребята! Дорогие! Ну возьмите меня с собой! — умоляюще гавкал Бровко. — Я вам пригожусь. Вот увидите. Вы же ничего, глупенькие, не знаете, не предчувствуете. Поверьте моему собачьему нюху. Ну возьмите, ребята. Я же никогда вас так не просил, как теперь прошу-у-у…» Но ребята не поняли его слов.

— Перестань! — сурово приказал Сашка Цыган. — Видишь же, все поуезжали. Должен кто-то остаться на хозяйстве. Вот приедут, когда погуляем.

Сашка ласково похлопал пса по загривку, и ребята вышли со двора.

Бровко вздохнул и только сокрушенно покачал головою: «Эх, люди, люди!»

Глава вторая, в которой наших героев ожидает неожиданная встреча… Таинственный «мерседес»

Ребята шли безлюдным, притихшим селом. Даже куры не кудахтали, гуси не гоготали и свиньи не хрюкали, словно их и не было. Наверно, неинтересно было кудахтать, гоготать и хрюкать, когда не кому их слушать.

Гарбузяны замерли, затаились.

За всю дорогу до Липок ребята увидели только на огороде юбку Тайфун Марусиной бабушки Параски.

— А вкусный все-таки мед у деда Коцюбы, — задумчиво произнес Марусик, когда за пригорком уже показался липняк.

— Ты только ради меда и идешь? — язвительно спросил Сашка Цыган.

— Ты что? Скажешь тоже. Да я так наелся, что три дня на еду и смотреть не могу, — вспыхнул Марусик.

— Прекрасно! Нам с Журавлем больше доста… — Сашка Цыган не договорил, потому что сразу все трое остановились как вкопанные.

У соседней с дедовой хатой, окна которой были крест-накрест забиты досками, стояла автомашина. Возле автомашины двое: один — совсем уже старый, в широкополой ковбойской шляпе, квадратных темных очках и яркой полосатой рубашке на выпуск, другой — пожилой, лысоватый, с фотоаппаратом.

Не надо было быть очень сообразительными, чтобы понять, что машина иностранная, а эти двое — иностранцы. И вид машины, и номер — длинный, белый, с латинскими буквами, кроме цифр, — сразу свидетельствовали о ее нездешности.

— «Мерседес»… Западногерманский… — прошептал побелевшими губами Сашка Цыган. Ребята не спорили. Сашка Цыган, как вы помните, в машинах разбирался, как никто в Гарбузянах.

Лысоватый иностранец поднял фотоаппарат к глазам и начал щелкать. А старый «Ковбой» ходил в это время по двору, что говорил, размахивая руками, и показывал то в одну сторону, то в другую. Наверно, что-то доказывал, объяснял лысоватому. Ребят они не видели, ведь те были еще далеко да и придорожные кусты заслоняли их.

Что надо было иностранцам в глухом углу села, среди заколоченных, старых хат, в которых уже никто не жил? Что они тут фотографируют? Это же не военный объект, не секретное предприятие…

И вдруг молнией вспыхнула в голове Марусика мысль: для пропаганды! Антисоветской пропаганды! Чтобы напечатать эти снимки в западной прессе и раструбить на весь мир: вот, дескать, в каких лачугах живут советские колхозники, вот какие у них запущенные, заросшие бурьяном сады, огороды и дворы. Все равно, что никто тут уже не живет, что не сегодня-завтра все это снесут. Под снимками будет подписано, что никого дома нет, потому что все, и старые и малые, с утра о ночи каторжно работают на государственных полях, не имея ни сил, ни времени обработать собственную делянку….

Захлебываясь, шепотом Марусик выложил все это друзьям.

Ребята какое-то время молчали, пораженные полнейшей вероятностью такого предположения.

— И выбрали же момент, когда в селе нет никакого — ни людей, ни начальства, — прошипел Сашка Цыган.

— А ты думал! Видишь, какие… супер! Это тебе не наш «диверсант» Сергей, о котором мы черт знает что думали, а он… Эти уже настоящие… — Марусик был горд, что именно ему пришла эта мысль, что именно он, а не Сашка Цыган додумался до такого.