Чудеса в Гусляре

- Совсем неплохо. Совсем неплохо. Жалко, что вам сбили режим. Головы за это отрывать надо!

- За что?

- За полную безответственность. Ему, видите ли, не хотелось с ней прощаться. Ну ладно, потом объясню. Кстати, вы не будете возражать, если к вечеру мы сделаем вам переливание крови?

- А мое возражение будет принято во внимание?

Доктор вежливо улыбнулся и ушел.

На следующий день мне стало хуже. Доктор сидел на круглом табурете и о своих болезнях ни гу-гу. За окном метет. Вчера еще было тепло, и рыболовы покачивали над водой удилищами, как жуки усиками. А сегодня метет.

- Через полчаса кончится, - сказал доктор. - Недосмотрели.

- Вы управляете климатом? - спросил я.

- Да ничем мы не управляем, - вздохнул доктор. - Это не жизнь, а сплошное безобразие. Скорей бы облака уходили.

- Вы вчера что-то говорили о безответственности.

- Ах, вы об этом инциденте? Это неизбежно. Один молодой человек… Что с вами?

Мне было плохо. Я еще слышал доктора, но уже не мог удержаться на поверхности мира. Мне казалось, что я держусь за слова доктора, как за скользкие тонкие бревнышки, но вот слова выскальзывают и остаются на воде, а я ухожу вглубь, не смея открыть рта и вздохнуть…

Я очнулся. Они не знали, что я очнулся. Не заметили. И я слышал их разговор. Доктора и другого врача, специалиста по лучевой болезни.

- Два-три дня, не больше, - сказал специалист. - Очень плох.

Я знал, что говорят обо мне, но очень хотелось, чтобы слова эти не имели ко мне никакого отношения.

Вторично я очнулся ночью. Доктор сидел на своем табурете и раскладывал на коленях нечто вроде пасьянса из карт, похожих на почтовые марки. Мне показалось, что доктор осунулся и постарел. Я был благодарен доктору за то, что он не ушел ночью домой, за то, что сидит у моей постели, и даже за то, что он осунулся всего-навсего оттого, что в его отделении умирает человек с Земли, с совсем чужой и очень далекой планеты.

- Спите, - сказал доктор, заметив, что я открыл глаза.

- Не хочу, - сказал я. - Еще успею.

- Не дурите, - сказал доктор. - Безвыходных положений не бывает.

- Не бывает?

- Еще одно слово, и я даю вам снотворное.

- Не надо, доктор. Знаете, что удивительно: я читал, что перед смертью люди вспоминают детство, родной дом, лужайки, залитые солнцем… А мне все чудится, что я чиню какого-то ненужного мне кибера.

- Значит, будете жить, - сказал доктор.

Я задремал. Я знал, что доктор все так же сидит рядом и раскладывает пасьянс. И мне, как назло, приснилась лужайка, залитая солнцем, та самая лужайка, по которой я бегал в детстве. Лужайка была теплой и душистой. На ней было много цветов, пахло медом и жужжали пчелы… Доктору я не стал говорить о своем сне. Зачем расстраивать?

Вошла сестра.

- Все в порядке, доктор, - сказала она. - Проголосовали.

- Ну, ну?

- Сто семнадцать «за», трое воздержались.

- Чудесненько, - сказал доктор. - Я так и думал.

Он вскочил, и карты, похожий на марки, рассыпались по полу.

- Что, доктор?

- Жизнь чудесна, молодой человек. Люди чудесны. Разве вы этого не чувствуете? Ох, как у меня болит зуб! Вы не можете себе представить… У вас когда-нибудь болели зубы? Вы еще вернетесь на свою поляну. Она вам снилась?

- Да.

- Вернетесь, но со мной. Вам придется пригласить меня в гости. Всю жизнь собирался побывать на Земле, но недосуг как-то. Если мы с вами продержимся еще два дня, считайте, что мы победили.

И он не лгал. Он не успокаивал меня. Он был уверен в том, что я выживу.

- Сестра, приготовьте стимуляторы. Теперь не страшно. - Доктор взглянул на часы. - Когда начинаем?

- Через пять минут. Даже раньше.

Сквозь толстые стекла окон донесся многоголосый рев сирен.

- Через пять минут. Вы уже знаете? - сказал незнакомый врач, заглядывая в палату.

- Закройте шторы, - сказал доктор сестре.

Сестра подошла к окну, и я в последний раз увидел серебряную подкладку облаков. Я хотел попросить, чтобы они не закрывали шторы, объяснить им, что облака нужны мне, но неумолимая тошнота подкатила к горлу, и я, не успев уцепиться за воркование докторского голоса, понесся по волнам, задыхаясь в пене прибоя.

- …Так, - сказал кто-то по-русски. - Ну и состояньице!

Я не знал, к какому из отрывочных видений относится этот голос. Он не давал уйти обратно в забытье и продолжал гудеть, глубокий и зычный. С голосом была связана растущая во мне боль.

- Добавь еще два кубика, - приказывал голос. - Трогать его пока не будем. Глеб, перегони-ка сюда третий комплект. Сейчас он очнется.

Я решил послушаться и очнулся. Надо мной висела черная широкая борода, длинные пушистые усы и брови, такие же пышные, как и усы. Из массы волос выглядывали маленькие голубые глаза.

- Вот и очнулся, - сказал бородатый человек. - Больше уснуть мы тебе не дадим. А то привыкнешь…

- Вы…

- Доктор Бродский с «Колибри».

Бродский отвернулся от меня и выпрямился. Он казался высоким, выше всех в комнате.

- Коллега, - перешел он на космический. - Разрешите мне еще разок заглянуть в историю болезни.

Мой доктор достал катушки с лентами записей.

- Так, - бормотал Бродский. - День одиннадцатый… день четырнадцатый… А где продолжение?

- Это все.