Чудеса в решете (сборник)

– Сережа! Мне еще 27 лет, и у меня фигура, как у девушки… Подумай, что будет, если появится ребенок? Ты не знаешь, как дети портят фигуру…

– Странно… Раньше ты говорила, что не хочешь плодить нищих. Теперь, когда я богат…

– Сережа! Я для тебя же не хочу быть противной! Мне двадцать седьмой год, и я… Сережа! Одним словом – время еще не ушло!

Святое материнство!

В 48 лет

– Доктор! Помогите мне – я хочу иметь ребенка!!! Понимаете? Безумно хочу.

– Сударыня. В этом может помочь только муж и Бог. Сколько вам лет?

– Вам я скажу правду – 46. Как вы думаете: в этом возрасте может что-нибудь родиться?

– Может!

– Доктор! Вы меня воскрешаете.

– У вас может, сударыня, родиться чудесная, здоровенькая, крепкая… внучка!..

Профессионал

На скачках или в театре – это не важно – бритый брюнет спросил бородатого блондина:

– Видишь вот этого молодого человека с темными усиками, в пенсне?

– Вижу.

– Это Мушуаров.

– Ну?

– Мушуаров.

Лошадь ли пробежала мимо, или любимая актриса вышла на сцену – не важно, но что-то, одним словом, отвлекло внимание друзей, и разговор о Мушуарове прекратился.

И только возвращаясь со скачек или из театра – это не важно, – бородатый блондин спросил бритого брюнета:

– Постой… Зачем ты мне давеча показал этого Мушуарова?

– А как же! Замечательный человек.

– А я его нашел личностью совершенно незначительной. Что ж он, сыворотку против чумы открыл, что ли?

– Еще забавнее. Пользуется безмерным, потрясающим успехом у женщин!

– Действительно. При такой тусклой наружности – это замечательно.

– Непостижимо.

– Загадочно.

– Таинственно.

– И ты не знаешь тайны этого безумного успеха?

– Совершенно недоумеваю.

А у Мушуарова, действительно, была своя тайна. Скушав за своим одиноким столом суп, котлеты и клюквенный кисель, Мушуаров, с зубочисткой в левом углу рта, поднимается с места и – сытый, отяжелевший – лениво бредет в кабинет; усаживается удобнее в кожаное кресло, поднимает голову, будто что-то вспоминая (очевидно, номер одного из многих телефонов), и, наконец, нажав кнопку, цедит сквозь торчащую в зубах зубочистку:

– Центральная? Дайте, барышня, 770-17. Благодарю вас.

– Кто говорит? – доносится издалека свежий женский голос.

– Вы, Екатерина Николаевна? Здравствуйте, Екатерина Николаевна. Здравствуйте…

Странно: в голосе его звучит самая неподдельная хватающая за душу печаль.

– Мушуаров? Здравствуйте. Что скажете?

– Что скажу? Скажу, что вы должны быть нынче вечером у меня. Слышите? Я так хочу.

– Послушайте… Опять за старое? Ведь я вам уже сказала, что не люблю вас, и, право, удивляюсь…

– Екатерина Николаевна, – тихо, с какой-то странной сдержанностью отчеканивает Мушуаров. – Конечно, всякий волен поступать, как ему заблагорассудится, и я даже смотрю на это дело так: всякий имеет право умертвить другого человека, если, конечно, душа его молчит и ему не страшно принять кровавый грех на эту душу…

– Кто кого умерщвляет? Что вы такое говорите?

– Слово «умерщвляет» я употребил в фигуральном смысле, но это почти так…

Он делает долгую паузу. Эта пауза леденит сердце Екатерины Николаевны. Ей кажется, что Мушуаров в этот момент подпер голову рукой и погрузился в мрачные мысли.

Однако пауза делового Мушуарова не пропадает даром: он успевает взглянуть на часы, поправить отстегнувшийся брелок и бросает в корзину для бумаг какой-то скомканный конверт, неряшливо белевший на ковре.

– Да… Итак – прощайте, Екатерина Николаевна… Довольно. Я решил вам сказать об этом потому, что думаю – вам так будет легче.

– О чем сказать? Я вас не понимаю.

– Не понимаете? – криво усмехается в трубку Мушуаров. – Вы меня всю жизнь не понимали… А сейчас у меня к вам одна просьба: ради Бога, не ходите ко мне на панихиды, не провожайте меня на кладбище – терпеть не могу всей этой пошлятины.

– Мушуаров!!! – тонкой струной болезненно звенит голос невидимой Екатерины Николаевны. – С ума вы сошли? Что вы такое говорите!!

– Екатерина Николаевна, – горько смеется Мушуаров, – телефон многие ругают, но вот вам одно из его преимуществ: вы со мной говорите, слышите сейчас мой голос, но удержать меня от того, что я задумал, изменить мое решение – вы не можете! Когда вы повесите трубку, то через пять минут…

Голос его срывается от волнения; он вынимает из жилетного кармана часы, хлопает крышкой раза два у самой телефонной трубки и, закусив губы, говорит со стоном:

– Слышите вы это щелканье курка? Мой маузер чует кровь и щелкает зубами, как голодный волк перед кровавым пиром!..

– Мушуаров, милый… Ради Бога, одну минутку, – доносится издалека торопливый, испуганный голос. – Подождите, не вешайте трубку… Дайте мне честное слово, что вы не повесите трубку, пока меня не выслушаете…

– Хорошо, – соглашается Мушуаров. – Ради того чувства, которое теперь уносит меня в неведомый мир, я выслушаю вас.

– Мушуаров, голубчик! Подумайте только, – что вы хотите сделать?.. Жизнь так прекрасна…

– Без вас? Ха-ха-ха! Вы меня смешите, Екатерина Николаевна. Нет уж – что там и говорить…