– О пьесе «Чайка». Однажды мы с ним сидели на скамейке в Таганроге. Он и говорит: «Хорошо бы выпить чаю сейчас. С лимончиком». И такая при этом чеховская, немного рассеянная улыбка. Я говорю: «Как будет женский род от слова «чай»?»
«Как же, – отвечает удивительный создатель «Средства от запоя», – очень просто! «Чайка» будет от слова «чай». И задумался. Потом прошептал: «Чайка! Это идея. Это красиво. На четыре акта хватит!» Вынул записную книжку, записал. Так и создалась «Чайка».
– А свидетели были при этом разговоре?
– Были. Тихонов был.
– Что вы все – Тихонов да Тихонов. Тихонов умер.
– А я при чем, что он умер? Так берете воспоминания?
– Нет.
– Более чем странно. А чеховские вещи берете?
– Нет.
– Так-с. Стоило только, чтобы прошло несколько лет со дня смерти – и уже забыт! И уже никому не интересен! Забвен от людей! Ну, давайте за все десять рублей.
– Не дам.
– Ну, пять!
– Нет.
– Что ж… и рубля жалко? Ведь салфетка новехонькая. Ее только ежели выстирать…
– Рубль я дам. Но только салфетку забирайте. Не нужно.
– Вот за это мерси! И сахарок я уж возьму. А спички и билет – ваши. Будем считать спички по двугривенному, a билет за шестьдесят.
Когда он уходил, я вышел его провожать.
– О, не затрудняйтесь, – замахал он руками.
– Нет, почему же. Тут, кстати, висит мое пальто.
– Что ж из этого следует? – прищурился он.
– Да то, что я слишком скромен для всего этого. Чеховианцем вы можете быть, a аверченковианцем вам делаться не следует.
– Подождем! – загадочно сказал он, уходя.
И неизвестно было, чего он хотел ждать: того ли, чтобы я сделался известным, того ли, чтобы прислуга когда-нибудь оставила парадную дверь открытой?
Бедный Чехов! Десять лет тому назад тебя привезли в вагоне для устриц, и нынешние «юбилейные» дни проходят под тем же нелепым знаком нелепой устрицы.
Самоновейшие воспоминания о Чехове
I. Писатель Деревянкин в гостях у Чехова
– Скажите, Антон Петрович сейчас дома? Павлович? Почему же Павлович? Отца Павлом звали? Ну, это еще не доказательство.
Вы говорите, нет дома? А чей же это профиль я вижу там, над письменным столом? Стыдно врать, девушка. Такая молодая и уже врешь. Скажу твоему барину, он тебя и прогонит.
Что? Нет, я прямо к нему в кабинет пройду. Что? Ничего… Как писатель к писателю. Это в нашей среде допускается.
– Здравствуйте, коллега. Что? Конечно, коллега. Вы пишете и я пишу. Помешал? Пишете? Ну, ничего. Отдохнете. Вам же и полезно – вон все говорят, что у вас чахотка. Молоко нужно пить, капусту есть, сало, гулять больше. А работа не уйдет. Посидим, поболтаем… Ну, расскажите что-нибудь о себе… Голова болит? Это от работы.
Хотя ведь эти штучки, что вы пишете, они не должны утомлять. Чик-чик, и готово!
Вот Достоевский писал, это я понимаю. Не вертопрах был. Сто печатных листов, полтораста.
Послушайте, Антоша… (вы позволите мне вас так называть?) Почему бы вам не написать большую вещь какую-нибудь… Роман, что ли. А то так – что же…
Ведь физиономии не видно! Пишет, пишет человек, a физиономии и нет.
Конечно, я понимаю, рассказ писать легче, чем роман. Но милый мой! Нужно же идти вперед.
Да! Был со мной вчера случай – совсем тема для вашего рассказа. Вы эти штуки хорошо делаете. Вот – изобразите: еду я вчера на извозчике, вдруг ветер шляпу с головы – хлоп! А на земле лужи после дождя. Шляпа прямо в лужу. Я погнался за шляпой, да ногой в лужу – хлоп! В это время одна барыня и проходи мимо. Я ее грязью из лужи – хлоп! Все платье! Ахнула она, схватилась за голову и выпустила из рук веревочку, на которой вела собаку!.. Собака удирать, барыня орет, я чищу шляпу – шум, гам. У вас это хорошо выйдет.
Что? Почему нельзя курить? Не переносите? Ах, да… Простите. И забыл совсем, что туберкуленок не любит дыму. Ну, сейчас брошу. Докурю и брошу. Что? Жалко же так бросать.
Чуть не забыл! Просьба у меня к вам. Подарите мне свою карточку с надписью. А я вам свою. Я, впрочем, уж приготовил: «Певцу сумерек от певца яркого солнечного света и красивой жизни, Чехову – Деревянкин». Вы замечаете эпическую простоту последних слов.
Кто такой Чехов? Не нужно объяснять – все знают. Кто такой Деревянкин? Не нужно объяснять – все знают.
А вы напишите так на карточки: «Певцу яркого солнечного света и красивой жизни – от певца сумерек. Деревянкину – Чехов». Понимаете? Наоборот.
Неудобно? Почему неудобно? Странно… Если я сделал такую подпись, почему же вам неудобно? Что? Как же вы не певец сумерек? Вас так и критика называет. Пишите, пишите. Вот вам перо.
Что это вы виски трете? Голова болит? Я вам надоел, наверно, своей болтовней? Нет? Ну, спасибо. Что? Посидеть еще пять минут? Посижу, посижу.