Чудеса в решете

— Мушуаровъ!!! — тонкой струной болѣзненно звенитъ голосъ невидимой Екатерины Николаевны. — Съ ума вы сошли? Что вы такое говорите!!

— Екатерина Николаевна, — горько смѣется Мушуаровъ, — телефонъ многіе ругаютъ, но вотъ вамъ одно изъ его преимуществъ: вы со мной говорите, слышите сейчасъ мой голосъ, но удержать меня отъ того, что я задумалъ, измѣнить мое рѣшеніе — вы не можете! Когда вы повѣсите трубку, то черезъ пять минутъ…

Голосъ его срывается отъ волненія; онъ вынимаетъ изъ жилетнаго кармана часы, хлопаетъ крышкой раза два у самой телефонной трубки и, закусивъ губы, говоритъ со стономъ:

— Слышите вы это щелканье курка? Мой маузеръ чуетъ кровь и щелкаетъ зубами, какъ голодный волкъ передъ кровавымъ пиромъ!..

— Мушуаровъ, милый… Ради Бога, одну минутку, — доносится издалека торопливый, испуганный голосъ. — Подождите, не вѣшайте трубку… Дайте мнѣ честное слово, что вы не повѣсите трубку, пока меня не выслушаете…

— Хорошо, — соглашается Мушуаровъ. — Ради того чувства, которое теперь уноситъ меня въ невѣдомый міръ, я выслушаю васъ.

— Мушуаровъ, голубчикъ! Подумайте только, — что вы хотите сдѣлать?.. Жизнь такъ прекрасна…

— Безъ васъ? Ха-ха-ха! Вы меня смѣшите, Екатерина Николаевна. Нѣтъ, ужъ — что тамъ и говорить…

— Мушуаровъ! Еще одну минутку… Вы ради меня не должны дѣлать это съ собою! Подумайте, какой вы готовите мнѣ ужасъ, какая предстоитъ мнѣ страшная жизнь… Жить съ сознаніемъ, что на твоей совѣсти смерть человѣка… Пожалѣйте меня, Мушуаровъ!

— О Екатерина Николаевна! Къ чему такія громкія слова? Черезъ двѣ-три недѣли ваши терзанія утихнутъ, a черезъ годъ-два вы и думать позабудете, что гдѣ-то, когда-то жилъ такой сѣрый, незамѣтный человѣчекъ Мушуаровъ, который умеръ потому, что любилъ. Что я вамъ такое? Кустикъ при дорогѣ, мимо котораго проходитъ путникъ по своимъ дѣламъ; смялъ путникъ своей ногой этотъ кустикъ и даже не замѣтилъ своего поступка…

— Мушуаровъ! Вы не сдѣлаете этого.

Горько смѣется Мушуаровъ.

— Ну, не будемъ объ этомъ говорить, Екатерина Николаевна. Довольно. У меня лежатъ двѣ ваши книги. Мои родственники потомъ, конечно, не откажутся выдать ихъ вамъ… Что еще? Да! Я вамъ проигралъ на пари цвѣты, не успѣлъ послать — извините меня… Прощайте, Екатерина Николаевна… Не поминайте лих…

— Постойте!!! Мушуаровъ!!! Ахъ, какъ вы меня мучаете…

— А вы думаете, мнѣ легко?

— Одну минутку!!! Чего вы отъ меня хотите?

— Я? Отъ васъ? Богъ съ вами. Ничего я отъ васъ не хочу. Да-а… А, въ сущности, какое это странное чувство… Черезъ пять-шесть минутъ…

— Постойте!!! Вѣдь вы просили, чтобы я къ вамъ…пріѣхала?

— Екатерина Николаевна! Не будемъ говорить о томъ, что невозможно!

— Ну… a если бы, я… пріѣхала?..

— Къ чему? Пріѣдете, чтобы сказать, что вы ко мнѣ равнодушны? Нѣтъ, зачѣмъ же. Я насиловать вашу волю не хочу. Я не такой. Итакъ — прощ…

— Одну минутку, сумасшедшій!!! Ну, a если мнѣ просто хочется васъ видѣть — можно къ вамъ пріѣхать?

— Что жъ… пріѣзжайте.

— И вы даете мнѣ слово, что до моего пріѣзда… вы… не выкинете никакого… безумства…

— Ха! Ха! Вы хотите сдѣлать осужденному маленькую отсрочку? Что-жъ… спасибо за милосердіе.

— Мушуаровъ, Мушуаровъ… Что вы со мной дѣлаете!..

Пауза.

— Мушуаровъ… Черезъ часъ я буду у васъ.

— Дворянская, второй домъ отъ угла, парадная дверь, третій этажъ, дверь налѣво. Я самъ вамъ открою.

Гдѣ-то далеко отъ Дворянской (второй домъ отъ угла) мечется сердобольная женская душа; какъ подстрѣленная охотникомъ птица, мечется женщина, натыкаясь на стулья и двери, въ поискахъ шляпы, кофточки, боа… Нужно торопиться, потому что Богъ знаетъ, что можетъ произойти отъ ея промедленія на Дворянской, второй домъ отъ угла. А на Дворянской происходить вотъ что:

— Марья! — кричитъ Мушуаровъ, поднимаясь съ кресла. — Приготовь самоваръ, купи конфектъ, тѣхъ, знаешь, что я давеча говорилъ, да грушъ купи, что-ли… яблокъ. А сама потомъ проваливай, куда хочешь.

— "Проваливай", — ворчитъ, на кухнѣ обиженная Марья. — Самъ бы ты лучше провалился. И вѣдь поди-жъ ты, — мозглякъ, кажется, такой, что и глядѣть не на что. А баба къ нему прямо стѣной идетъ. Слово онъ такое знаетъ, что ли, али что?..

У Мушуарова впереди еще часъ. Дѣлать нечего, a настроеніе хорошее. Надо дать исходъ живымъ силамъ, буйно бродящимъ внутри.

— Марья-а-а!

— Чего кричите? Тутъ я.

— Дай мнѣ рубашку.

— Уходить думаете?

— Не твое дѣло. Постой… Какую же ты мнѣ рубашку даешь… ночную? Дура! мнѣ нужно съ твердыми манжетами.

— Вотъ извольте. Чистенькая.

— Безтолочь! Ты мнѣ грязную дай. Которую я давеча надѣвалъ.

— Эва! Да вѣдь она грязная.

— Ой! Что это за женщина! Она меня въ могилу сведетъ. Если ты такъ глупа, то исполняй мои приказанія буквально! Возьми изъ грязнаго бѣлья ту сорочку, которую я снялъ вчера, и принеси мнѣ. Поняла? На одну минуту! Потомъ унеси. Поняла?

Со вздохомъ бредетъ Марья на кухню. Приноситъ сорочку.

— Гдѣ лѣвая манжета? Вотъ эта? Хорошо, что ты еще въ стирку ее не вздумала отдать. Гдѣ тутъ карандашомъ записано? А, вотъ! 237–542. А теперь забирай свою дурацкую рубашку и проваливай.