— Она разве выкинет?! Ольга Артуровна никогда своих пациентов не бросает, — голос снова зазвучал на тон ниже, перешел в неразборчивый шепот. — А этого парня-то такого тяжелого привезли… никто из мужиков бы… да все бы плюнули, — в мыслях Ольги Артуровны промелькнуло: «уволю». — А Ольга Артуровна-то одна не побоялась. Она и за своих, и не за своих. Она никогда никого не бросит. Вы не плачьте! Вы лучше-то доктора и не найдете. У нас уж точно лучше нет.
Ноги у завотделением подкосились, и она медленно опустилась на чисто вымытые ступени лестницы.
— Так что вы не плачьте, не плачьте. Только Ольгу Артуровну слушайте. Ее все слушают… даже в Министерстве! — для недалекой медсестры в слове «Министерство» выражалась конечная власть над миром.
Нужно было встать — подняться и устроить разнос. Лишить премии. А может, и уволить к чертям. А ей хотелось заплакать от благодарности.
— Ольга Артуровна, вам что, плохо? — резко привел ее в чувство громкий голос. Снизу поднимался Кольцеворотов, при виде нее ускорился до бега. На молодом нахальном лице его проявилось участие.
Ольга Артуровна глянула. И удивилась.
Что в нем было такого, что ее пугало? Обычный петушистый мальчишка — сопляк. Странно, еще утром Ольга Артуровна твердо решила, что заставит его написать заявление по собственному желанию — выжмет из отделения. А сейчас смотрела и не понимала зачем.
Молодой талантливый доктор. Ну, амбициозный чересчур, ну, хамоватый. Ну так это пройдет — переломается. От этого тоже лечат.
А все нужное — оно с возрастом придет. В нем — в возрасте, — что ни говори, есть своя прелесть.
Ольга Артуровна легко поднялась на ноги:
— Да нет, не так уж я стара, чтобы на лестницах падать, — насмешливо улыбнулась она. И сейчас, стоя на несколько ступеней выше, смотрела на него спокойно, изучающе. Можно было вырастить из него хорошего врача. Только жесткая рука нужна. Главное поблажек не давать.
— Вы знаете, Константин Сергеевич, — мягко, даже доброжелательно сказала она и, потянувшись вниз, сама взяла молодого человека под руку. Заставляя подняться на несколько ступеней и подстроиться под ее шаг. И с сочувственной улыбкой проговорила: — А ведь я про вашу нечистоплотность объявлю, — лицо Кольцеворотова приняло настороженное злое выражение. Но теперь это казалось скорее забавным, — ну а вы как думали? — негромко укорила она. — Вам, Константин Сергеевич, взрослеть надо. И оценивать заранее свои поступки. Я против вас ничего не имею, — он послушно ступал ровно в такт ее шагам. Каблук заведующий — шаг подчиненного, — но сделать это надо. В воспитательных целях.
Они уже поднялись на этаж, столкнулись лицом к лицу с забуревшей, засуетившейся сестрой и матерью Черновой.
— Доброе утро, — бросила ей завотделением. — Вы ко мне? — и, не глядя выпустив руку Кольцеворотова, открыла двери отделения. Пропустила мать пациентки. Зашла сама.
Разговор предстоял долгий.
— Али-иса, — щебетали птицы в зеленых ветвях.
— Али-иса, — тихо переливчато журчал ласковый ручей.
— Али-иса, — кивали сизыми головками колокольчики.
Теплый ветер перебирал листья в кронах деревьев, в то время как раскидистые дубы осеняли прохладой и тенью кусты роз. Желтое солнце приветливо улыбалось, грея всех своими лучами, а лилии, маргаритки и львиный зев, охваченные негой и томлением, тянулись к его лучам.
Мир и гармония царили в прекрасном саду Алисы, пока по чудесному саду шла Белая Королева.
Маргаритки обнимали ее ноги, зеленые ветви ласкали ее руки.
— Как вы поживаете, Маргаритки? — спрашивала Белая Королева.
И маленькие цветы млели от удовольствия:
— Поживаем-поживаем, — отвечали они.
— Как ты себя чувствуешь, Львиный Зев?
Львиный Зев багровел от удовольствия.
Травы оживали и поднимались там, где она ступала. Ручей радостней журчал при ее приближении.
— Ну же, ручей, больше не плачь, — улыбалась Королева, — все будет хорошо.
И птицы согласно подпевали:
— Хорошо-хорошо…
Так дивно, хорошо было в прекрасном саду.
— Ольга Артуровна, раздался в трубке веселый голос главврача, — тут, говорят, на юбилей зовут. Ты идешь?
— Иду, — потерла зав женским острым отделением переносицу, — куда ж я денусь, — хотя идти совсем не хотелось. Нудный, скучный юбилей с нудными, скучными людьми. А у нее столько работы. Да и лекции скоро нужно ехать читать. Опять перелет, чемоданы, гостиницы. Да и отделение не хочется оставлять.
— Так и я иду, — посмеялся главврач. — Слушай, Ольга Артуровна, есть у меня такая мысль. Не нравится мне Скоморохов наш. Что-то в последнее время начал он зарываться, — и беспечно бросил: — Да ты и сама знаешь. И вот я думаю место ему в Министерстве пробить. С глаз, так сказать, долой. Как считаешь?
Мысль была хорошая. Пусть с ним в Министерстве мучаются — бестолковый человек. Но Ольга Артуровна дипломатично от ответа уклонилась:
— А на его место кого? — хмуро спросила она, хотя и так знала ответ.
— Ну вот тебя и думаю. Что скажешь, Ольга Артуровна?
Ольга Артуровна Кенинг ничего не сказала, попросила время подумать. Хотя почти наверняка знала, что опять откажется. В третий, кажется, раз. А может, в четвертый.