Чудесники

— И это на меня все напало оттого, что, по наивности, по молодости, я воображал, будто все счастье — в бою, будто жизнь изменяют к лучшему саблей… Уж очень оно это наглядно получалось… «Ура-ура», враг бежит. Угнетатели свергнуты. Заря свободы занялась, омытая кровью героев… И наступивший мир — только передышка перед новым боем… И ты весь напряжен, ты готовишься к новой схватке, весь в ожидании, когда заиграют трубы поход… Ни скуки у тебя, ни безделья… Ты тренируешь коня и точишь саблю… И вдруг тебе говорят: отойди в сторонку, товарищ инвалид, помахал сабелькой, хватит. Сдай коня, амуницию… Тебе этакого переживать не приходилось?

— Нет… Я как-то всегда был в коллективе.

— Счастливый, а я вот, оставшись один, слонялся по многолюдной Москве, и единственный мой военный товарищ — маузер оттягивал карман, напоминая, что он всегда со мной. Пытался найти новых друзей — попадались собутыльники. Пытался писать, вспоминая дым военных костров, но получалось что-то горьковатое… словно жалоба. На что? Кому? И зачем? Может быть, читал, случайно, «В дни поражений и побед»?

Успеха не получилось. Было обидно. Но он не жаловался, а написал на имя наркома благодарственное письмо Красной Армии… И народный комиссар товарищ Фрунзе приказал вызвать его на беседу. Не сразу разыскали командира запаса. Жил он в Москве без адреса, у друзей фронтовых, у новых знакомых, которым становился близким с первого дня знакомства.

И сказал нарком вещее слово, выслушав исповедь самого молодого командира полка:

— Вы и должны остаться на действительной службе! Воспитывать нам будущих храбрых бойцов из миллионных армий советской детворы. Быть у них командиром! Не боевые уставы — боевые книжки для них писать.

Так он снова может оказаться в строю. И, чтобы не забывать, для чего он пишет, помнить задание Красной Армии, ставит он на каждой страничке красноармейскую красную звездочку. И в его новой работе на благо Родины есть тайный, пока никому не раскрытый смысл.

Увлекательная мечта — снова стать командиром. Командиром неисчислимых армий советской детворы, всадником, скачущим впереди…

И об этом узнал я в ту легендарную ночь.

…Гражданскую войну заканчивал он у границы далекой Монголии. Во главе сводного конного полка добивал последние банды белых. И вот там частенько монгольские всадники искали у них защиты и помощи от налетов белых. Прискачут, бывало, монгольские партизаны и спрашивают:

— Нужно командира! Где ваш командир?

А командир у них называется «Гайдар», по-ихнему «всадник, скачущий впереди». Ведь все они конники и испокон веков воевали в конном строю. И наши бойцы не раз, указывая на своего красного командира, говорили:

— Вот наш гайдар!

И стало это вещее слово прозвищем. А что, если взять его вместо прежней фамилии?

Пишет книжку не просто писатель, а Гайдар — командир…

Но нельзя открыться сразу: неизвестно еще, признают ли его ребята своим командиром, ведь назначение, данное ему товарищем Фрунзе, — военная тайна… Только и знают двое: нарком да он…

Весь этот разговор для меня был еще волшебней и значительней, чем даже книга с таинственным названием «Р. В. С.»… И я дал слово — тайны не разглашать.

А что касается нашего отзыва на книгу, который мы хотели написать в редакцию, будущий Гайдар сказал:

— Не нужно… Это важно было не для них, а для меня. Стоит, старик, жить на свете, ей-богу, стоит, когда ты нужен людям. Вот этим «малым сим», которые спят блаженным сном и не ведают всего, что знаем мы. Не ведают всего, что им предстоит… И, если мы с тобой привьем им свою любовь и ненависть, свою мечту переделать этот мир к лучшему, мы недаром проживем на земле! Ради этого стоит жить на свете!

…Возможно, многое передано мной неточно, какие-то слова здесь не те, много времени прошло и многие подробности не остались в памяти, могу лишь ручаться, что разговор наш в ту короткую летнюю ночь был в основе своей именно таковым.

Как мы нашли эмблемы и символы и как возник «ПИЛ»

На этом не кончилось — наш гость так увлекся пионерами и пионерством, что забыл и о Москве и о делах и включился в нашу жизнь, как в необыкновенную игру, в которую ребята, как равного, приняли взрослого человека.

Разговорились о красочности, необходимой пионерскому движению. О его эмблемах и символах. Общее он принимал всё — символику красного знамени, красного галстука с тремя концами, символизирующими дружбу трех поколений: коммунистов, комсомольцев и пионеров. Но считал, что у каждого отряда должно быть и что-то свое, ему присущее — не только имя героя, которое носит отряд, но и свои эмблемы и символы. Даже у каждого звена что-то свое.

— Вот, например, зерно могучего дуба, — говорил он, держа на ладони желудь. — Дуб — священное дерево наших предков — славян. Символ силы и единения. Какое звено возьмет его себе?

«Спартак»! «Спартак»! В этом звене Котов, он самый сильный.

— А вот орех — символ твердости… Русские могучую крепость однажды назвали «Орешек»… Попробуй разгрызи его — сломаешь, враг, зубы… Мал, да хитер орешек…

— Так это звену «Либкнехта», там Игорь!