В коммуне состояла только молодежь, в основном комсомольцы. Все они покинули родные села, деревни, родителей и собрались вместе, чтобы показать, как нужно по-новому вести хозяйство на советской земле. Работать так, чтобы с каждого гектара давать стране как можно больше хлеба, мяса, молока, меда, всех благ земных.
— А прежде здесь монахини все больше мак сеяли. Целые поля. Из недозрелых головок, говорят, дурман настаивали. Опиум для народа. Вот как!
Среди коммунаров были даже две бывшие монашки. Эти молодые девушки-сироты воспитывались в монастыре послушницами. Они рассказали, как прислуживали богатым монахиням из купеческого да дворянского звания. Как получали от них пощечины. И жаловаться не могли. Даже после революции долго еще была сильна власть игуменьи, правила она, как при крепостном праве. На этом хуторе у монастыря было подсобное хозяйство.
Хорошо, что комсомольцы помогли разогнать монастырь, помогли раскрепоститься многим молодым послушницам.
Теперь обе девушки комсомолки. Живут и трудятся наравне со всеми, а прежняя жизнь в монастырской неволе только снится им в страшных снах.
Все это было очень интересно.
В беседке с цветными стеклами, где когда-то распивали чаи с вареньями важные монахини, комсомольцы устроили пионерам угощение.
Тут же на пчельнике, расположенном в саду, молодые пчеловоды, сняв крышу с одного улья, достали рамы, полные душистого меда, и подали к столу. Кто не едал свежего сотового меда, тому и объяснить трудно, какое это приятное занятие. А ребята из пионерского лагеря испытали это удовольствие!
Во время угощения Колобков все рассказывал о преимуществах коммуны. Государство во всем им помогает. И семена самые лучшие, сортовые, и породистых телят, и все, что есть нового, — все они получают. Обещают к осенней пахоте трактор. Первый в районе стальной конь у них будет!
Ребятам так все это понравилось, что захотелось тут, в коммуне, и остаться, объезжать коней, выращивать телят, сеять поля подсолнухов, ну и, конечно, есть сотовый мед и запивать молоком.
Но Иван Кузьмич подбавил в это медовое настроение ложку дегтю.
— Да уж у советской власти мы любимчики, что и говорить! — сказал он с усмешкой.
Ребята давно заметили, что старый рабочий будто недоволен хорошей жизнью коммуны, что-то все крякает, поеживается, бородку свою калининскую теребит.
— Уж конечно, на то мы комсомол, — улыбнулся Колобков, — мы для советской власти, как для матери родной, что велит, то и сделаем. Вот подсказали нам новую культуру внедрить — подсолнухи, — видали какое у нас поле цветет? Красота! Ну, а сердце вам не подсказывает, что в окружающих деревнях-то еще неурядица да темнота?
— Так мы же показываем пример, как можно жить культурно!
— Хорош пример. Бросили отцов-матерей, бросили сестренок-братишек, ушли здоровенные парни и девки в Монашки и горя не знают — медом губы мажут, молоком споласкивают!
— Во-первых, мы называемся коммуна «Красный луч», а не хутор Монашки! — обиделся Колобков. — А во-вторых, монашки прохлаждались, а мы в поте лица трудимся!
— Нет, вы — монашки, советские монашки! — настаивал на своем упрямый Калиныч. Пионеров бросило в краску. Им было стыдно за упрямого старика. Рубинчика так и подмывало вскочить и при всех разоблачить сговор Калиныча с самогонщиком Еграшей.
Но в это время вожатый Федя поднялся и сказал:
— Наш старший товарищ, по-моему, прав. Вам, комсомольцам, к его критике надо прислушаться. Пока вы здесь молоком и медом упиваетесь, там без вас кулаки деревню самогоном заливают. Молодежь без комсомольцев не может с ними бороться. Религиозный дурман процветает. Попы не велят идти в колхозы, грозят: кто вступит, у того детей не крестить, невест не венчать и прочее… Нужны боевые, комсомольские дела… Вам нужно пойти в деревни, организовать молодежь, помочь везде создать колхозы.
— А не отгораживаться от народа в своем благополучии! — стукнул кулаком по столу Калиныч. — Не имеете вы права, как любимчики советской власти, пирожки есть, когда народ за черный хлеб борется!
Тут подскочил один комсомолец и кричит:
— Это, товарищи, неправильно. Мы боролись за советскую власть — нам и пирожки есть!
А другой добавляет:
— Так мы же для примеру! Каждому такая жизнь не заказана. Пущай другие по-нашему действуют.
— Кругом беда творится, это мы видим, — сказала одна комсомолка, — огни, пожары, убийства активистов. Пусть хоть у нас тихий островок будет. Образчик будущей хорошей жизни.
— А вот вас кулаки не жгут, — подлил масла в огонь Калиныч, — потому что вы для них не опасны. И даже очень хороши — отвлекли активную молодежь от борьбы за колхозы в свой тихий монастырек!
— Это как понять? Выходит мы за кулаков? Это оскорбление! — взорвался Колобков.
— Ага, рассердился, чуешь, что не прав!
И пошли и пошли спорить.
Вся экскурсия была испорчена.
Уходя, Иван Кузьмич сердито кричал хозяевам:
— В райкоме встретимся!