Гряда за грядой перед Нильсом открывались горы. Горы как будто выталкивали друг друга, каждая хотела подняться повыше, поближе к солнцу и звездам.
На самых высоких вершинах лежал снег. Снег был белый-белый, он блестел и искрился на солнце, а в ущельях, куда солнечные лучи не могли заглянуть, снег казался голубым, как небо.
Глядя на эти вершины, Нильс вспомнил сказку про одноглазого тролля. Вот какая была эта сказка.
Жил когда-то в лесу одноглазый тролль.
Задумал он построить себе дом — такой же, как у людей.
И построил. Дом вышел отличный. От стены до стены — верста, от пола до потолка — три версты. Одно только плохо — печки в доме нет. Верно, тролль не разглядел своим одним глазом, что люди у себя в домах складывают печи.
Зима по лесу гуляет. А тролль сидит в своем доме и дрожит от холода.
— Никуда этот дом не годится! — рассердился тролль, — Надо новый строить. Только теперь я буду умнее. Построю дом поближе к солнцу — пусть оно меня греет.
И тролль принялся за работу. Он собирал повсюду камни и громоздил их друг на друга.
Скоро гора из камней поднялась чуть не до самых туч.
— Вот теперь, пожалуй, хватит! — сказал тролль. — Теперь я построю себе дом на вершине этой горы. Буду жить у самого солнца под боком. Уж рядом с солнцем не замерзну!
И тролль полез на гору.
Только что такое?! Чем выше он лезет, тем холоднее становится.
Добрался до вершины.
«Ну, — думает, — отсюда до солнца рукой подать!»
А у самого от холода зуб на зуб не попадает.
Тролль этот был упрямый: если уж ему в голову что западет — ничем не выбьешь. Решил на горе построить дом — и построил.
Солнце как будто близко, а холод все равно до костей пробирает.
Так этот глупый тролль и замерз.
«И почему это? — думал Нильс, поеживаясь от холодного воздуха. — Наверху ведь в самом деле ближе к солнцу, а холоднее?»
В это время Акка, словно подслушав его мысли, начала спускаться вниз.
Горы под ними расступились, и теперь они летели над долиной Долину разрезала узенькая ленточка реки.
А что это за странные холмики на берегу? Круглые, остроконечные… И дым из них поднимается!
Дым! Значит, здесь живут люди! Ну, конечно, в Лапландии живут лопари. И холмы — это вовсе не холмы, а дома, Их делают так: вбивают в землю несколько жердей, а потом обтягивают оленьими шкурами. И называются такие дома чумами.
Нильс знал об этом по рассказам школьного учителя. А теперь он все видит собственными глазами!
Вот между чумами бродят какие-то животные. На головах у них торчат рога. Да это же олени! Целое стадо лапландских домашних оленей!
У крайнего чума горел костер. Девочка-лопарка что-то пекла на раскаленных камнях.
На девочке были надеты меховые штаны и длинная рубаха, тоже меховая. Нильс догадался, что это не мальчик, а девочка, только потому, что две длинные черные косички все время падали вперед, когда она наклонялась. А девочка их все отбрасывала на спину, чтобы они не попали в огонь.
Вдруг Акка Кебнекайсе повела головой направо, налево и, когда убедилась, что рядом с девочкой никого нет, опустилась совсем низко. Нильс даже почувствовал жар от костра и запах горячего теста. Акка сделала над девочкой один круг, другой…
Девочка подняла голову и с удивлением посмотрела на гусыню. Должно быть, она подумала: «Что за странная птица! Кажется, ей что-то от меня надо…» А гусыня взлетела повыше и опять закружилась над маленькой лопаркой.
Тогда девочка засмеялась, схватила с камня горячую лепешку и протянула ее птице. Акка подцепила лепешку клювом и быстро улетела прочь.
Нильс еле успел крикнуть девочке: «Спасибо!» Он ведь сразу догадался, для кого это Акка Кебнекайсе выпрашивала угощение.
В небольшой ложбине старая гусыня и Нильс отлично позавтракали. Акка щипала редкую траву, пробивавшуюся из-под камней, а Нильс ел лепешку. Настоящую лепешку из настоящей муки, свежую, еще горячую! Ему казалось, что ничего вкуснее не бывает на свете. И он старался как можно дольше растянуть ото удовольствие.
На Круглое озеро возле Серых скал они вернулись только под вечер.
Лето подходило к концу. Гусята подрастали и радовали родительские сердца. Если и бывали когда-нибудь ссоры в стае Акки Кебнекайсе, то, пожалуй, только из-за того, чьи дети лучше.
Особенно гордились своим потомством Мартин и Марта.
Нильс тоже находил, что их дети самые красивые. Белые, как снег на горах, без единого пятнышка, и только клювы и лапы красные, как брусника.
Крылья у гусят уже немного окрепли, и Мартин каждое утро учил гусят летать. Сначала гусята чуть-чуть поднимались над землей — взмахнут разок-другой крылышками и опять опустятся на траву. Потом они начали взлетать все выше и выше и держались в воздухе все дольше и дольше.
Училась летать и Марта. Она принималась за уроки вечером, когда гусята уже спали — нельзя же было показывать детям, что она, мать большого семейства, тоже едва умеет летать.