Чудесные каникулы

— Может быть, она где-нибудь на полке? — спросила Кукла в надежде, что еще не все потеряно. — Вы искали?

— Разумеется, искали. Но там ее нет. Там мы нашли вот это… — затараторила Обезьянка. Потом обратилась ко всем:

— Угощайтесь, пожалуйста.

— От огорчения я даже смотреть не могу на конфеты, — сказала Кукла. И заморгала быстро-быстро, чтобы не расплакаться.

— Мне не до конфет, — ответил Буратино, махнув рукой. Он тоже был очень огорчен.

Ослик наклонился, лизнул одну конфету и заметил:

— Хоть она и красивая, но совсем не похожа на «будто сено». — И отошел в сторонку.

— У меня морковка, и с меня хватит, — сказал Зайчик, даже не взглянув на конфеты.

Все замолчали. Они были очень грустные и думали об одном: Мариша их покинула.

— А помните… — начала Кукла мечтательно.

Как не помнить! Каждый день и каждый час своей жизни они помнят с тех пор, как появились на белом свете. А появились они в типографии, каждый на отдельной странице одной книжки. Вон той книжки, что лежит в кресле. Правда, дни, проведенные в типографии, они помнили довольно смутно, как в тумане. А потом некоторое время они жили на полке книжного магазина.

Как-то пришел один человек и попросил эту книжку. Так и сказал: «Эту книжку».

Продавец положил ее на прилавок.

Человек открыл ее, и все — Кукла, Ослик, Обезьянка, Буратино, Зайчик — чуть не ослепли от яркого света. Только Медвежонку все было нипочем, потому что он весь день красовался на обложке со своей красной погремушкой и давно привык к свету — солнечному и электрическому.

Медвежонок часто потом смеялся над ними, вспоминая, как они испугались света, а они завидовала ему немножко — тому, что ему выпало счастье жить на обложке.

Человек разглядел их всех подряд и сказал:

— Как раз для Мариши! — и забрал книжку с собой.

Это был отец девочки.

Дома он подошел к постели и протянул книжку дочке. С той минуты все они подружились с Маришей.

Мариша тогда болела — долго пролежала в постели. И с книжкой не расставалась. Очень уж она их всех полюбила, называла «мои шалунишки». Ей нравилось листать книжку и разглядывать их, с каждым разговаривать, — она сама задавала вопросы и сама отвечала, — или играть с ними в «прятки». Прятала куда-нибудь книжку, а потом искала, повторяя:

— Куда это спрятались мои шалунишки?

И обязательно находила их и радовалась.

Когда Мариша ела, она и их кормила. Но только так, понарошку, потому что не хотела пачкать книжку. Брала кусочек чего-нибудь съестного и каждому давала по-очереди пробовать. Когда «угощала» Куклу или Буратино, приговаривала:

— Ешь, дружок, это «будто сладкий пирог».

Медвежонка уговаривала:

— Ешь, малыш, это «будто мед».

Зайчику:

— Ешь, глазастый, это «будто морковка».

И все ели досыта.

Вечером Мариша никогда не забывала уложить спать своих друзей: аккуратно закрывала книжку и устраивала ее на своем столике у кровати.

Ночью, если Марише было плохо и она не могла уснуть, тогда и ее друзья не спали: вместе с мамой они рассказывали ей разные приключения из их жизни.

Когда Мариша поправилась, мама сказала:

— Не знаю, что больше помогло дочке: лекарства или ее шалунишки. Они очень милы, и девочка их безмерно любит.

Однажды родители сказали Марише, что хотят отвезти ее в деревню.

Вместо всех своих игрушек Мариша взяла с собой книжку и ни за что не соглашалась, чтобы мама спрятала ее в чемодан; уехала, неся ее под мышкой.

В самолете Мариша сидела у окошка и все время показывала своим друзьям села, леса, холмы, реки, города — все, что видела под крылом самолета. Показывала и повторяла:

— А у бабушки еще красивее. У бабушки растет яблоня перед домом, под застрехой ласточки вьют гнезда, а обочины дорожек затканы зеленой травой. Папа сказал.

Теперь, вспомнив эти слова, Ослик глубоко вздохнул…

Неожиданно пришла разлука. Мариша исчезла. Нет Мариши, и все тут. Они одни в темном холодном самолете. Хорошо еще, что сквозь окошки проникает слабый свет фонарей аэродрома.

Кто знает, может быть, Мариша давно улетела на другом самолете к бабушке, к яблоне, к цветам и травам, что растут вдоль тропинки.

Кукла сказала:

— Мариша думает, что если мы нарисованы, то ничего не чувствуем.

Буратино добавил:

— Когда была больна, не разлучалась с нами, «Мои шалунишки!» — передразнил он ее. — А разве мы только шалунишки? У нас душа есть, — заключил Буратино.

Ослик возмутился:

— Хороша хозяйка, ничего не скажешь! Берегла нас, берегла и вышвырнула!

Медвежонок молчал. Сидел, насупившись. Он глубоко задумался и, видно, старался что-то вспомнить. Он так погрузился в свои мысли, что даже курносый нос его сморщился.

Обезьянка, с досадой вертя свой длинный хвост, ляпнула:

— Пока болела, любила нас; а поправилась — идите прочь! Лучше б она поболела еще немножко!

— Лучше ты помолчи! — осадил ее Зайчик.

Вдруг Медвежонок встрепенулся и начал взволнованно топтаться на месте:

— Вспомнил! Вспомнил! Я слышал все, когда Мариша закрывала книжку.

— Что ты слышал? — кинулись к нему со всех сторон.