Чудесные занятия

Так сладостно и отрадно быть здесь, так прекрасно ощущать себя в этот миг, закрыть глаза, вздыхать, как Бобби, проводить рукой по волосам — один раз, другой, почти что не чувствуя своей руки, будто бы она чужая, легкое щекотание, когда рука соскальзывает к затылку, покой. Когда он открывает глаза, видит бледную, с полуоткрытым ртом Мишель: в ее лице — ни кровинки. Он непонимающе смотрит на нее, стакан с коньяком опрокидывается на ковер. Пьер видит себя в зеркале: ему даже почти нравится его прическа — волосы разделены пробором надвое ровно посредине, как у героя-любовника в немом кино. Отчего плачет Мишель? Нет, она не плачет. Но ведь только плача так закрывают лицо руками. Резко отняв ее руки от лица, Пьер целует ее в шею, ищет ее губы. И рождаются слова: и ее, и его, — они, как зверьки, ищут друг друга и, найдя, продлевают ласками свою встречу; их окружают запахи сиесты, одинокого дома, лестницы, ожидающей его, со стеклянным шаром у начала перил. Пьер хотел бы взять Мишель на руки и бегом подняться по лестнице, ведь ключ у него в кармане; и он войдет в спальню и, прильнув к ней, почувствует ее дрожь и примется неуклюже копаться в ее застежках, завязках, пуговицах, но стеклянного шара у начала перил не существует, все — далеко и ужасно. Мишель здесь, рядом, но так далека и рыдает, сквозь мокрые от слез пальцы можно увидеть ее плачущее лицо, а полное жизни тело ее содрогается от страха и отвергает Пьера.

Он опустился на пол и положил голову ей на колени. Проходят часы, а может быть, проходит минута или две: время — это нечто, способное и бежать, словно подстегнутое кнутом, и быть аморфным, как слюна. Пальцы Мишель ласкают волосы Пьера, и он снова видит ее лицо, озаренное робкой улыбкой. Мишель пальцами расчесывает его волосы, причиняя ему неудобство своими резкими движениями, пытаясь зачесать волосы назад; и тогда она нагибается, целует его и улыбается ему.

— Ты меня испугал, в какой-то миг мне показалось… Какая я дура, но ты был совсем другой.

— А кого ты увидела во мне?

— Никого, — говорит Мишель.

Пьер съеживается в ожидании: теперь появилось нечто похожее на дверь, которая покачивается и вот-вот распахнется. Мишель тяжело дышит и немного похожа на пловца, ожидающего выстрела стартового пистолета.

— Я испугалась, потому что… Не знаю, ты заставил меня подумать о том, что…

Дверь покачивается, покачивается, пловчиха ждет выстрела, чтобы ринуться в воду. Время растягивается, как резина, тогда Пьер протягивает руки и, обняв Мишель, тянется к ее лицу и целует ее долгим и жарким поцелуем, ищет ее груди под блузкой, слышит ее стон и, целуя ее, сам начинает стонать, иди, иди ко мне, сейчас, пытается поднять ее на руки (пятнадцать ступенек и дверь направо), слышит жалобное бормотание Мишель, ее бесполезный протест, он выпрямляется, не размыкая рук, уже больше не в состоянии ждать, сейчас, в этот миг, ведь чего тогда стоит его желание опереться о стеклянный шар, о перила (впрочем, нет никакого стеклянного шара у начала перил), а еще надо отнести ее наверх, и тогда, как суку, весь он — единый узел мускулов, он ее как суку, пусть учится, о Мишель, о моя любовь, не плачь так, не грусти, любовь моя, не позволяй мне вновь упасть в эту черную яму, как я мог подумать, не плачь, Мишель.

— Отпусти меня, — тихо говорит Мишель, пытаясь освободиться. Наконец ей удалось оттолкнуть Пьера, мгновение она смотрит на него, как будто это не он, и выбегает из холла в кухню, закрыв за собой дверь: слышен щелчок замка; в рощице лает Бобби.

Пьер видит в зеркале свое плоское невыразительное лицо, висящие как плети руки, выпростанную поверх брюк рубаху. Не отрывая взгляда от зеркала, машинально приводит одежду в порядок. В горле настолько тугой ком, что коньяк не пьется и обжигает рот, — Пьеру с трудом удается проглотить его: прямо из бутылки, какой бесконечный глоток. Бобби перестал лаять, воцарилась тишина сиесты, зеленоватый свет внутри особняка с каждым разом становится все более густым. С сигаретой в пересохших губах он выходит на крыльцо, спускается в рощицу, пройдя мимо мотоцикла, идет дальше. Жужжат пчелы, пахнет сосновыми иголками, лежащими сплошным ковром; Бобби, появившись среди деревьев, принялся на него лаять, а потом вдруг рычать и вновь лаять — издалека, но постепенно приближаясь.

Камень угодил псу прямо в спину: Бобби визжит и убегает, издали вновь принимается лаять. Пьер медленно прицеливается: на этот раз попадает в заднюю лапу. Бобби прячется в кустарнике. «Мне нужно найти место, где я мог бы поразмышлять, — говорит сам себе Пьер. — Я должен найти место, спрятаться и подумать». Скользя спиной вдоль ствола сосны, медленно и постепенно опускается на землю. Мишель смотрит на него из кухонного окна, она, вероятно, видела, как он ударил собаку камнем; она смотрит на меня так, будто меня нет, смотрит на меня и не плачет, ничего не говорит, ока так одинока у окна, я должен пойти к ней и быть с ней добрым, я хочу быть добрым, хочу взять ее руку и целовать пальцы, каждый палец — у нее такая нежная кожа.