Чудесные занятия

В аллегорических сказках «Жизнь хронопов и фамов» смех звучит «в полный голос». Автор смеется даже над своими любимыми героями — хронопами: «эти зеленые и влажные фитюльки». А ведь хронопы — мечтатели, фантазеры, не желающие признать реальность быта как единственную реальность бытия. Они — «исключение из ряда условностей» и не могут (не способны?) принять «установленный порядок жизни».

А само слово, придуманное аргентинским писателем, оказалось жизнеспособным — оно пошло бродить по всему свету. И сам Кортасар с удовольствием, хотя и с иронией, не раз называл себя «хронопом».

Слово, словно блудный сын, ушло от автора, но снова вернулось под отчий кров…

III Жизнь хронопа Хулио Кортасара

И еще жив во мне предутренний сон,

еще жив, не забывается,
ведь это действительно — я, но вскоре я исчезну,
меня заменят: рабочий день, и кофе, и имя мое,
и известия, приходящие из внешнего извне.

X. Кортасар. «Возвращение к себе»

В какой-то мере и саму жизнь Кортасара можно назвать фантастической.

Начать надо с того, что он — «аргентинец из аргентинцев» — родился не в Аргентине.

Его отец работал в аргентинском торговом представительстве в бельгийской столице. Здесь 26 августа 1914 года и родился будущий писатель — в уже занятом немцами Брюсселе (шла Первая мировая война). Вскоре семья вернулась на родину и поселилась в пригороде Буэнос-Айреса, в доме, «где было полно кошек, собак, черепах и сорок». Читал Кортасар жадно, с упоением. И с таким же упоением стал сочинять сам. В одном из интервью он вспоминал: «Я начал писать в девять лет — тогда, когда влюблялся: и в свою учительницу, и в одноклассниц; любовь-то и диктовала мне страстные сонеты… Еще ребенком я открыл для себя Эдгара По и свое восхищение им выразил, написав стихотворение, которое назвал, ну конечно же, „Ворон“. Я и потом продолжал писать, но не торопился с публикациями…»

30—40-е годы для Кортасара — это время напряженной творческой работы. «Я писал рассказы и только рассказы и был беспощаден к себе, так как за образец взял произведения Хорхе Луиса Борхеса, его необычайную краткость».

Наконец, написав новеллу «Захваченный дом», автор понял, что «таких рассказов на испанском языке еще не было», и, набравшись мужества, отнес его Борхесу в журнал «Анналы Буэнос-Айреса», где он и был напечатан. Случилось это в 1946 году.

Но свой первый сборник рассказов Хулио Кортасар опубликовал только пять лет спустя. А вскоре уехал в Париж — в 40-е годы, когда президентом Аргентины был Хуан Доминго Перон, Кортасар принимал участие в антиперонистском движении («Улицы перонистского Буэнос-Айреса вычеркивали меня из жизни…»).

Во французской столице Кортасар поступил на службу в ЮНЕСКО — работал синхронным переводчиком. И продолжал непрерывно писать. Службой своей он, видимо, тяготился, но она давала верный заработок. Писатель смог «обойти» едва ли не весь земной шар (только, кажется, в нашей стране не побывал), поэтому так обширна «географическая карта» его рассказов. А главные «населенные пункты» на этой карте — Буэнос-Айрес и Париж.

За свою жизнь Кортасар издал десять сборников рассказов — «Бестиарий» (1951), «Конец игры» (1956), «Секретное оружие» (1959), «Истории хронопов и фамов» (1962), «Все огни — огонь» (1966), «Восьмигранник» (1974), «Тот, кто бродит вокруг» (1977), «Некто Лукас» (1979), «Мы так любим Гленду» (1980), «Вне времени» (1982), пьесу «Цари» (1949), четыре романа — «Выигрыши» (1960), «Игра в классики» (1963), «62. Модель для сборки» (1968), «Книга Мануэля» (1973), стихотворный сборник «Эпомы и мэопы» (1971)[*], книги-коллажи — «Вокруг дня на восьмидесяти мирах» (1966), «Последний раунд» (1969), сборники публицистики и эссе.

Уже посмертно вышли написанные еще в 40-е годы романы «Дивертисмент» и «Экзамен», сборник рассказов «Другой берег», публицистические книги «Никарагуа, беспощадно-нежный край» и «Аргентина: культура за колючей проволокой», стихотворный сборник «Только сумерки», пьесы «До Пеуахо — ничего» и «Прощай, Робинзон!», литературоведческая работа «Образ Джона Китса». Целое собрание сочинений! И к тому же речь не идет о творческих неудачах…

Более половины жизни Кортасар прожил в Европе, и ему было горько слышать упреки в том, что он, мол, не знает современной Аргентины, а посему — не должен называться аргентинским писателем. А в последние годы своей жизни, когда страной правили военные, Кортасар был даже лишен аргентинского гражданства.

Но несмотря ни на что, вопреки всему он всегда ощущал себя писателем именно аргентинским. «Словно Орфей, я столько раз оглядывался назад и расплачивался за это, я и поныне расплачиваюсь; и все смотрю и смотреть буду на тебя: Эвридика-Аргентина…»